Глава 10
Не хотелось бы утомлять читателей длинным перечнем странных обстоятельств гибели людей, принимавших участие в египетских археологических раскопках. Потому хотя бы, что жертв окажется слишком много. С другой стороны — что ж тут странного? Исследователи Древнего Египта всегда работали — да и работают — в экстремальных условиях. И загадочная смерть вовсе не обязательна: вспомните про Картера. Ведь именно этот человек открыл захоронение Тутанхамона, и на него, Говарда Картера, ложится вся ответственность за то, что и склеп, и сама мумия были обобраны — пусть и во славу науки. А ведь миновала его чаша сия... Правда, биографы знаменитого археолога единодушно утверждают, что он с большим почтением относился к любым предметам, найденным на раскопках. Стоит припомнить, что ученый сильно повздорил со своим покровителем чуть не в первый день его пребывания в Каире — лорд Карнарвон решил тогда немедленно отправить мумию в Британский музей. Картер до конца стоял на своем: фараон должен остаться там, где обрел свое последнее пристанище. Но, добавляют исследователи, и сам этот факт, и позднее — раскаяние Картера, уступившего Карнарвону,— всего этого слишком мало, чтобы проклятие Тутанхамона обошло великого грешника стороной. Значит, все, о чем уже рассказано, всего лишь зыбкая цепочка случайных совпадений, обернувшаяся пустым звоном сенсаций? Но мы привели только факты, и, в конце концов, на них можно посмотреть и так: все мы смертны, даже археологи, и кончина каждого несет в себе некую тайну, и любой из них найдется логическое объяснение, чуждое малейшему налету мистики. Благо за примерами лезть в карман не приходится. Минуло тридцать пять лет со смерти Карнарвона, когда Джоффри Дин — врач госпиталя в Порт Элизабет (Южная Африка) — обнаружил, что симптомы болезни, от которой скончался лорд, а следом за ним те, кто ухаживал за больным, весьма напоминают «пещерную болезнь», известную медикам. Ее разносят микроскопические грибки, обитающие в организме животных, чаще всего летучих мышей, в органических отбросах и пыли. А уж чего-чего, а этого добра было предостаточно в фараоновых склепах. Те, кто первым срывал печать, и те, кто шел следом, вдыхали грибки. Болезнь эта заразная: вот почему ухаживавшую за лордом женщину ждала та же участь...
Миша постучал… Катя открыла дверь… Он молча замер… Она покраснела и неправильно поняла его молчание. Чуть не плача, она дрожащими руками стала снимать с себя сережки, украшения… - Я зря все это… Я не умею ничего этого носить… Нет, я никуда не пойду…. Ты… Спасибо, что ничего не говоришь.. А Миша стоял и не мог вымолвить ни слова. Но когда бусы упали на пол, он отчаянно зажестикулировал, показывая руками – мол, прицепи сережки назад, сбивчиво бормоча при этом: - Не… не… ты… ты… ты не так поняла! Тут он очнулся и поднял бусы. - На… обратно… Она все поняла и смутилась. Робкая улыбка появилась на ее лице, и она уже не могла отвести взгляда от восхищенных глаз Миши. Взгляды зацепились друг за друга, их, как магнитом, неудержимо повлекло в омут, и очнулись они только тогда, когда поняли, что их губы соприкоснулись. Они застыли. Катя закрыла глаза, ее длинные ресницы дрожали, а Миша, набравшись смелости, положил ей руку на талию, другой – легко коснулся затылка и, каждый миг готовясь получить пощечину, стал нежно углублять поцелуй. А Катя вдруг забыла обо всем, только эти сладкие губы; только бы этот поцелуй не прерывался… У нее кружилась голова, задрожали коленки; Миша почувствовал ее дрожь, и обнял покрепче. - Подожди… - оторвалась она от его губ. - Что? - Подожди… У меня голова кружится…
Вечером он проигнорировал Юлю. Она ждала – пока он освободится, но он сказал, что смертельно хочет спать, и что ему необходим отдых. И он никого не может ни видеть, ни слышать.
- Прости, в другой раз. Я так устал, что даже разговаривать не могу.
Сейчас, когда ее не была рядом, она стала ему нужна как никогда остро. Раньше он каждый день слышал ее голос, смех; он мог до нее дотронуться; даже – целовать! – вот уж вообще недостижимая мечта каждого безответно влюбленного. Он очень хорошо знал – как себя должен чувствовать его герой; ведь он испытывал то же самое, только, в отличие от Жданова, он сразу ясно понимал – что с ним происходит.
Ее губы…
Ее губы манили его всегда, он иногда ловил себя на том, что не может оторвать от них взгляда; в мечтах он зацеловывал ее так, что она начинала просить пощады и с готовностью откликалась на его более смелые ласки; эти мечты сводили его с ума, особенно, сейчас.
- Девочка моя дорогая, ну, неужели же, неужели моим мечтам не суждено будет сбыться?
Мир полнится слухами. И слухи принесли весть, что она выходит замуж. Она не подтверждала. Впрочем, он как-то стеснялся спросить ее об этом напрямую. Просто так бы – спросил. Но со всеми своими несчастными чувствами… Зачем ему все это? Замуж…
Он спросил ее все-таки. Только на площадке. Словами героя. Они говорили словами героев, но говорили о своем.
- Кать! Я давно хотел Вас спросить – Вы замуж не собираетесь? Катя обалдела: - Я? Нет. Вы зачем спрашиваете? - Просто, если у Вас есть бойфренд, то логично было бы предположить… …. Оба улыбаются до ушей. - Значит, слухи о свадьбе… преувеличены? - Да… Слишком преувеличены… Во люди, а? - Ну, ладно… - Во, люди, я поражаюсь просто! Жданов растаял и расцвел: - Спасибо Вам… за информацию… по кредиту… - Не за что! - Идите, Кать… Катя ушла, а Жданов тихонько посмеивается сам над собой – во, придумал историю!
Нет, не придумал. Жданов – придумал, а он – нет. И слухи ползли не зря. Просто однажды их сцены отменили. Он спросил – ему ответили. Хорошо, что он актер и что подсознательно ждал этого.
Но было так больно!
Она вернулась. Через несколько дней. ОНИ вернулись.
Счастливые. Светящиеся.
Если бы они обнимались на глазах у всех – было бы проще. Но они, как будто, не были ничем связаны друг с другом; только во взглядах прорывалось такое чувство, такая палящая нежность, что находиться рядом было просто неудобно. Как будто в спальню через замочную скважину заглянул.
Несколько суток он почти не спал: как только закрывал глаза – тут же представлялись они вдвоем. Он метался, скрежетал зубами, засовывал голову под ледяную воду, но ничего не помогало.
Джулия Ламберт сказала, что чувства можно сыграть только после того, как их преодолеешь. Ерунда. Во всяком случае, его это не касается. Он ревновал как сумасшедший – а все считали, что он гениально играл ревность. Он любил, а не играл любовь. И это он доказал режиссерам, что Жданов УЖЕ испытывал к Кате – нет, не чувственную любовь, конечно, но сильную симпатию. Это он придумал – «А вы… дорогой для меня человек». И это была правда его Жданова – «Я действительно испытываю к ней очень нежные чувства, как... к родному человеку, который всегда рядом, который никогда не бросит, не предаст, придёт на выручку в сложную минуту...»
Он все это понял про Жданова потому, что сам любил. Джулия с ним бы не согласилась….
Зал встретил Катю с Мишей. Сейчас все начнется. Юлиана помахала им рукой – идите сюда! На сцене дефилировали красавицы, но и Кате доставалось немало взглядов – она и вправду сегодня хороша! Катюша краснела и смущалась…
Нелли в который раз радовалась, что рядом с ней на площадке не какой-то неизвестный молодой человек, а замечательный муж Сережка. Никто и предположить не мог – как сильно он ей помогает. Работая в паре с ним, она уставала значительно меньше; вот и сейчас – он дал ей возможность абсолютно расслабиться; разве кто-то мог предположить, что Екатерина Пушкарева краснеет и смущается от того, что милый парень Миша шепчет на ухо актрисе Нелли Угаровой совершенно невероятные пошлости.
Прошепчет – и смотрит внимательно восхищенным взглядом.
А Миша не отрывал от неё глаз. Поддавшись желанию поддержать, успокоить её, он пожал ее руку (шепнув конечно, кое-что). И еще больше смутил. Но она не отдернула кисть, а благодарно улыбнулась.
Вечер подходил к концу. В зале звучала легкая музыка, а официанты разносили шампанское. Кажется, теперь можно расслабиться. Улыбающийся Миша предложил Кате свою руку в качестве опоры. - Пройдемся немного? Катя не сразу решилась. Но вдруг, скользнув взглядом по залу, вздрогнула. - Что случилось? – проследил направление ее взгляда, - Увидела знакомых? - Даже двух из прошлой жизни. Так не хочется встречаться. - Почему? Подойдем, поздороваемся, а если будут тебя обижать – я их накормлю чем-нибудь. – он выпучил глаза и состроил физиономию, подходящую, скорее, Джону Сильверу, - Я же повар, в конце концов. - Чем-нибудь невкусным? - Наоборот, вкусным! Торт "Прощай, фигура". Восемь килограмм плюс сливки, оторваться невозможно. Она еще сомневалась, но совсем чуть-чуть. Решилась. - Все равно нужно пройти через них, - крепко сжала протянутую руку и шагнула вперед. Это будет репетиция перед Москвой.
Она поговорила с ними. Они почти не узнали ее и удивились. Она стойко отвечала на вопросы о ЗимаЛетто. О Жданове.
- Все отношения когда-то подходят к концу.
Вот так. Но боль снова шевельнулась. Впрочем, шевельнулась – мягко сказано. Пронзила насквозь, ударила по глазам, раскаленной иглой воткнулась в мозг. Она чуть пошатнулась, но немедленно вцепилась в Мишино плечо. - Что случилось? Еще знакомые? Плохие? – он встревожен, но глаза улыбаются: мол, что ты такая трусишка? - Нет… Я просто оступилась. - Осторожней… - Миша приобнял ее за талию, улыбнулся. Ее глаза немного оттаяли. - Прости… А можно вопрос… Кто такой Жданов? - Миша очень серьезен. - Что? – удивилась Катя, но ответила, - Да так… Тоже персонаж из прошлой жизни. - Важный персонаж? - Важный. Но не для меня. Просто бывший начальник.
Глава 11.
7 ноября 1962 года — четыре года спустя после сообщения Д.Дина — медик-биолог Каирского университета Эззеддин Таха собрал пресс-конференцию, на которой изложил журналистам суть своего открытия. В течение многих месяцев Таха наблюдал за археологами и сотрудниками музея в Каире и в организме каждого из них обнаружил грибок, провоцирующий лихорадку и сильнейшее воспаление дыхательных путей. Сами грибки представляли собой целое скопище болезнетворных агентов, и среди них — Aspergillus niger, обитающий в мумиях, пирамидах и склепах, тысячелетия остававшихся закрытыми для всего мира. При этом Таха признался, что пока не в силах разгадать причины гибели каждой из всех жертв фараона, но,— добавил он с легкой усмешкой, все эти загробные штучки отныне нам не страшны, ибо вполне излечимы антибиотиками. Несомненно, исследования доктора Эззеддина Таха со временем обрели бы куда более конкретные очертания, если б спустя несколько дней после той достопамятной пресс-конференции ученый сам не стал жертвой разоблаченного им проклятия. ...Случилось это на дороге, что, пересекая пустыню, соединяет Каир с Суэцем. Темная лента асфальта стрелой режет опаленный солнцем песок — нигде ни намека на повороты, подъемы, спуски. Машины здесь редко встречаются. Ну а случись такое — водители непременно от души поприветствуют друг друга, а то и поболтают на обочине вместе: здесь как-то особенно тянет отвести душу... Доктор Таха отправился в Суэц, прихватив для компании двух сотрудников. Километрах в семидесяти от Каира машина Таха вдруг, резко свернув влево, на всем ходу врезалась в борт мчавшегося навстречу лимузина. Все трое погибли мгновенно, пассажиры лимузина остались в живых. При вскрытии у Таха обнаружили эмболию. Те, кто имел хоть какие-то основания быть проклятым фараоном, умирали по-всякому. От этой болезни — тоже.
Плохо-плохо-плохо. Чем дольше ее нет, тем хуже становится. Боль выкручивает суставы, забивает легкие, мешая дышать, переполняет кровь адреналином – и любое упоминание о ней заставляет сердце выбивать мелодии адских барабанов.
Ты слышишь? Я люблю тебя, люблю так, что не остается сил ни на что…
- Я просто хотел тебя немного расшевелить! И вообще, просмотри на себя – на кого ты стал похож? Какой-то трагический персонаж их книжки этого… Чайльд Гарольда. Только ты без черного плаща… А в пальто. Жданов откинул протянутую руку Малиновского. - Послушай меня, Малиновский, мама, конечно, надеется, все сделать по-своему, хотя прекрасно понимает, что у нее ничего не получится. Знаешь, что она сказала мне сегодня утром? Про Катю? Что у неё наверняка появился какой-то ухажер, с которым она греется на солнышке, на каком-нибудь купленном ими островке. … Что ты ржешь?!!! Малиновский зашелся в хохоте! - Ничего! Но просто мне кажется, что ты слишком близко к сердцу все это принимаешь… А у твоей мамы фантазия работает ого-го! Нет, я тебе прямо скажу.. Пушкарева! С ухажером! Ха-ха-ха! Из племени оленеводов на острове в ледовитом океане. Жданов, ну какой наивный! Неужели ты думаешь, что Катю увез прекрасный принц на белом коне?
Да, увез. Принц или не принц – не мне решать: ей. Для нее – принц, для меня – ненавистный соперник. Как? Как сделать так, чтоб она стала моей? Чтоб любила меня? Как Катя – Жданова? Ну, почему она – не Катя, а я – не Жданов?
- Значит, я предлагаю. Вместо того, чтобы здесь сидеть, взять и позвонить ей домой! Жданов задумчиво уставился на телефон.
Позвонить? Звонить строго запрещено. И бессмысленно. Если телефон и не отключен, то – либо он не с ней (если она на площадке), либо он с ней (муж, в смысле). И тогда она будет приятно вежлива, натянута и неразговорчива. Это не выход, Малиновский!
Я не хочу ничего делать, я не могу никого видеть; я должен увидеть ее – пусть украдкой, из-за угла; пусть она не будет со мной сейчас, но она мне нужна!
- Ты сейчас можешь говорить все, что угодно, но ты отсюда не выйдешь, понял? - Да кто мне помешает-то? Ты что ли, Малиновский?! Слова еле проходили сквозь стиснутые зубы. - Уйди отсюда! Как вы меня достали со своей заботой.. Вечно лезете со своими советами! Уже надоели! Что ты, что Кира, что мама! Видеть вас больше не могу! Меня тошнит от вас от всех. Вы понимаете, нет!?
В гримерке сел в ЕЕ кресло. Вот, здесь фотографии – какая она разная! Но глаза-магнит не дадут гриму соврать. Я люблю тебя, слышишь? Я люблю тебя любую.
- Гриш, ты что там шепчешь? Настраиваешься?
Черт, это я что, вслух уже заговорил? Хорошо, что роль подходящая…
- Угу, настраиваюсь…
- Настраивайся про себя, ладно – мешаешь немножко.
- Да, конечно… Извини…
У лифта. Режиссер дает указания, его голос – как сквозь слой ваты. Юлечка прискакала. Встала и лупает глазами. Юлечка, родная, не сейчас, только не сейчас! Только тебя тут и не хватало для полного счастья!
Кира и Маргарита остановились перед шокирующей картиной. Такого они еще не видели. И не слышали. Бушующий Андрей и серьезный, с отчаяньем в глазах Роман. - А, вот… Вот и вы. Отлично. Пришли посмотреть? Полюбоваться? Вот я! Андрей Жданов! Бесплатный цирк – представление! Как вы хотели, как заказывали! - Андрей! Андрей, что с тобой, что случилось? Куда ты собрался? - Я? Ха-ха. А тебе не все равно, куда я собрался? В церковь собрался! Грехи отпускать! Потому что здесь мне на них только показывают! Указывают на них! - Андрей, ну подожди, ну остановись, я тебя прошу! Но Рома кричал зря... Жданов оторвал его от двери лифта, отшвырнул в сторону, освобождая себе путь… - Уйди! Малиновский… Так, спокойно все! Все в порядке! Завтра я буду на работе в указанное время и в указанном месте. Все будет замечательно! Вот эта вот рожа и кожа! Все будет доставлено в целости и сохранности! Не волнуйтесь! Все будет хорошо! Адьес!
- Гриша, ты сегодня еще долго? Я тебя подожду?
- Нет, Юля, не стоит – я еще очень долго. Через пару дней у меня вечер будет свободный, давай подождем, ладно? – дежурно чмокнул, - Пока, любимая…
Фейерверки вспарывали черное южное небо огненным дождем, освещая распахнутые навстречу празднику и новой жизни глаза Кати. На ее плечо легла рука Миши; от неожиданности Катя вздрогнула и посмотрела на молодого человека. А он смотрел на огненное представление, будто не замечая ее взгляда, только ладони жгли ее обнаженные плечи.
После окончания фейерверка, они направились к выходу, но Катя подвернула ногу и, смеясь, остановилась. - Что случилось? – притормозил следом Миша. - Туфли! Я не привыкла ходить на каблуках. А они еще узкие! В общем, в конце вечера чувствуешь себя как в капкане! - Есть старый дедовский способ! И он подхватил ее на руки – так быстро, что Катя не успела ничего сообразить. - Ой, не надо! Но руки сами собой обвились вокруг его шеи, а губы оказались в непосредственной близости от его губ. - Все в порядке! Я просто хочу помочь… - шепнул он, уже касаясь ее своим дыханием.
Она вдруг забыла о камерах, о куче народу, о работе… Видела только его влюбленные глаза… Он тоже на миг потерял рассудок… Губы, почуяв друг друга, привычно соприкоснулись, унося владельцев в мир их privacy.
Они очнулись, смущенные, от смеха и криков «Горько!», оглашавших площадку. Сергей вернул жену в вертикальное положение, а она, краснея, спрятала лицо у него на груди.
- А что? – похлопав в ладоши для наведения порядка, произнес Стас Хазаров, - Это мысль! Ребята, вы, конечно, дубль испортили – придержите такие поцелуи для свадебных сцен, но поцелуй сейчас – это неплохо. Очень неплохо. Давайте так: один дубль как репетировали, а второй – с поцелуем. Только легким! Серега, ты ее коснись слегка и замри; Кать, а ты обними его покрепче, прижмись. .. Так, я не понял? А что вы стоите? Репетируем!
- Отлично, есть! То, что надо! Камеры готовы? Тишина на площадке, кто там еще ржет? Брысь на воздух. Все. Работаем! Мотор!
- Кадр… Дубль второй…
Его губы прикоснулись к ее вздрагивающим губам; руки непроизвольно обвились сильнее, словно притягивая Мишу ближе; а он не смог удержаться от соблазна и захватил ее рот в плен, который совсем не показался Кате неприятным.
- Стоп! Снято!
Перед уходом Антиподов посмотрел на вызывной лист и вздрогнул: во второй половине дня появится ОНА! Сердце тут же начало выбивать чечетку, а на лице расплылась глупейшая улыбка. Завтра он ее увидит! Завтра!
Лежа в постели опять баюкал Сфинкса, шептал ему на ухо ласковые слова – так, как будто это была она, или, будто бы он был прямым телефоном…
Он опять был Ждановым – в тот день, когда Катя нашла инструкцию. Он разговаривал с Кирой – мол, все нормально, он еще в офисе, но скоро едет домой. Он и вправду собирался ехать, только никак не мог найти Катю – уйти, не попрощавшись с ней, он не мог. А она под конец разговора промчалась мимо; он как-то сразу почувствовал, что с ней что-то произошло, и, скомкано попрощавшись с невестой, ринулся в каморку. Катя уже почти успела одеться, а на него никак не прореагировала – будто не заметила. - Кать… - Да?.. – смотрит куда-то в сторону и в пол, ему только нежную щечку видно. Он подошел поближе, обнял, прижался к ее щеке. Катя как-то странно вздрогнула – что с ней? Она ведь уже не боялась его прикосновений? Он аккуратно развернул ее к себе, удивляясь скованному, но в то же время безвольно расслабленному телу, и увидел блестящие глаза и мокрые ресницы. - Что с тобой? Ты плакала? - От смеха… - она опустила глаза, пытаясь отвернутся, - подружки рассказали смешную историю… Вот только голос у нее совсем не веселый. Кто-то ей опять наговорил гадостей? На самом деле, он честно хотел поехать домой; но сейчас, прижимая к себе Катюшу, превратившуюся в испуганного зверька, он понял, что одну он ее не оставит. Кира будет звонить домой? Да и пусть звонит! Он будет дома! Только не один – с Катей. - Кать… Я могу рассеять твою печаль? Она тихонько всхлипнула. Может, это Кира? И Катя снова не верит в его искренность? - Кать… Катюша… Перестань плакать, пожалуйста… - Андрей Палыч, Вы хотели ехать… - Мало ли, что я хотел… Я тебя не могу оставить в таком состоянии. И не хочу… - нагнулся к ее маленькому ушку и прошептал, - потому что хочу знаешь чего? - А… Кира? – удивленно проговорила она, все еще отворачиваясь. - А Киры все равно нет… И мы можем несколько дней ничего не опасаться… Правда, здорово? И ты сейчас вытрешь слезки, и мы поедем… - Нет… - Да, Катенька. Ты разве не хочешь посмотреть – как я живу? Я у тебя в гостях был, даже в шкафу сидел; так что, за тобой – ответный визит. Катя вскинула голову, ее глаза были полны изумления: - К Вам?.. Домой?.. - Да… Поехали? Она смешно моргнула, а он не удержался, и начал покрывать ее лицо короткими поцелуями, осушая оставшиеся слезки, и заставляя чаще биться маленькое влюбленное сердечко. - Кать… чем отличается «люблю» и «влюблен»?... Тс-с-с… Не отвечай. Я хочу понять это сам и хочу понять – что со мной происходит. Такое очень-очень странное и приятное. И мне все время хочется тебя целовать… Поехали? - Да, Андрей Палыч… - она снова подняла на него глаза, теперь они были полны отчаянной решимости.
Проснулся. Понял, что безумно хотел бы увидеть эту отчаянную решимость не в глазах Кати, а в глазах Нелли. Закрыв глаза, мечтал, придумывая – как все будет. Как он позовет ее к себе, и она согласится. И потом…
Ох, что будет потом! Он постарается доказать ей свою любовь, сделать ее самой счастливой женщиной на свете…
Тьфу, какая пошлость!
Перевернулся на другой бок, посмотрел время: спать осталось два часа. Что он ей скажет? А что он вообще может ЕЩЕ сказать – слов просто не осталось…
Зарылся лицом в подушку, вспоминая.
Ах, как ему нравилось ее целовать! И наплевать, что кругом люди, что камеры, что поцелуи как бы не настоящие – это все было неважно. Главное – ее губ он касался очень даже по-настоящему, это была самая реальная реальность. И тогда важно было держать себя в руках, заставить себя не упиваться, не слишком таять под ее прикосновениями… Но растаял и поплыл. Это было… Да, конечно… Это было перед дракой.
Они целовались… мучительно нежно – так он определил для себя эти нереальные касания… А потом ее голова лежала на его плече… И тогда он поплыл… Очнулся сумасшедшего ора:
- Стоп! Почему у Жданова такая физиономия, будто он всю жизнь мечтал об этом? Жданов?
- Да ему приятно! – отстаивал он своего героя.
- Не может ему быть приятно!
- Может!
- Гриша, а может, это тебе приятно? – ехидно встрял кто-то сбоку, но он метнул такой яростный взор, что шутник заткнулся.
Режиссер замолчал, задумавшись. Потом объявил перерыв и отвел Григория в сторону:
- Вообще, это интересно. Почему ты думаешь, что ему может быть приятно? Страшная… Брекеты…
- Нет, не то. Он видит Катю каждый день, он привык. Он не замечает этого, - Гриша крутнул рукой, изображая «это», - но вот Катей он восхищается. Не как красоткой – этого добра вокруг него полно, как умницей. Профессионалом. Которая не предаст и не обманет. И вот, вдобавок, он обнаруживает в ней нежную женщину.
- Не обнаруживает еще!
- Обнаруживает! Ну, не слепой же он, не идиот! Да, посмотрите! – и он обернулся в сторону машины, где, уютно примостившись на сидении, дремала Нелли. Рот полуоткрылся, нежный овал лица слегка розовел в отблесках софитов… - Ну, посмотри, она же хорошенькая! Милая и нежная! Почему же Жданов не может этого увидеть?
- Ну, допустим. А брекеты?
- Поверь мне – это не мешает.
Режиссер улыбнулся:
- Ты еще скажи, что тебе нравится!
- Жданову – нравится!
- А тебе?
Если бы это был Сергей, он, конечно, не сказал бы правду. Но Александру - сказал:
- Да, мне нравится. В смысле – я не испытываю неприязни.
- Допустим. А почему на лице такое блаженство?
- А потому что он поплыл. И забыл совсем о плане. Ему просто стало с ней хорошо, и он ничего не анализирует: принимает, как есть. Блаженствует.
- Хм… Ладно, убедил. Но в этом ключе и продолжать нужно. Останься сегодня после съемок – обсудим динамику.
Катя… Красивая как никогда раньше. Пушистые ресницы, струящаяся по телу ткань. Миша, не отрываясь, смотрел на нее. Серьезно и нежно. А Катя прощалась с морем. Море, легкий ветерок путается в локонах, безумно звездное небо. Печаль и восторг одновременно. - Я люблю тебя, мо-оре-е-е-е-е-е!!! Отдышалась и обернулась с лукавой улыбкой к своему спутнику, стоящему поодаль. Тот подошел ближе, встал рядом. Ее ладошка сама нашла его руку. Легкое пожатие – как сигнал к действию. Миша ответил на пожатие, а другой рукой обнял, приблизившись к губам. Замер. Я правильно тебя понял? Конечно, правильно. Потому что самое правильное сейчас – это то, что она не одна, что есть этот молодой человек, который влюблен; влюблен в нее! Впервые в жизни это правда! И ей уже не нужно вскрикивать: «Это же я, Катя Пушкарева!», потому что нет сомнений в том, что она может быть желанной и любимой; и теперь очень хочется материального подтверждения этой симпатии… А что может быть материальнее, нежели поцелуй? И поцелуй, конечно, случился. Волшебная легкость закружила их, унося от реальности; на секунду Катя вдруг испугалась, что Миша поторопится и попробует перейти к более решительным действиям, но он как будто понимал ее мысли и никуда не торопился – только чуть крепче стали его объятия. А поцелуи оставались такими же легкими и нежными, как ночной ветерок сказочного берега. - Здесь так красиво и тепло… - прошептала она. И он все понял. И то, как сильно не хочется ей уезжать отсюда, и ее страх перед будущим, и то, что вопреки душевным мукам, она хочет остаться с ним. Он понимал, что, скорее всего, каким-то уголком сознания она хочет сближения с ним, но попытайся он преодолеть оставшееся между ними расстояние, как она ускользнет, словно серебристая рыбка… Нет, он не будет торопиться. Его до смерти пугает расставание в неизвестности: станет ли эта девочка его женщиной? Или разлука поглотит ее едва распускающееся чувство? - Все хорошее когда-нибудь кончается… Но только для того, чтобы началось что-то новое хорошее. Правда? - Конечно… - Я завтра утром улетаю в Париж… нужно проконтролировать поставку оборудования для моего ресторана. Поэтому увидимся только в Москве… Но ведь увидимся, правда? - Конечно… Так много хотелось ей сказать. И было страшно все испортить. - Я очень благодарен судьбе за то, что она свела меня с тобой… Честно говоря, я совсем не хотел сюда ехать, но… теперь нисколько не жалею, что оказался здесь. Я никогда не встречал такого искреннего и открытого человека как ты. Такой замечательной девушки. Спасибо тебе, Кать… Осторожный поцелуй… А она сама прижалась к нему всем телом, будто хотела запомнить его тепло… И сама потянулась к его губам... - Мы встретимся… Обязательно встретимся…
Глава 12.
Мы еще убедимся, что, если «пещерная болезнь» и впрямь была убийцей лорда Карнарвона и людей из его окружения, сам по себе этот факт не снимает печать проклятия, которой отмечены таинственные обстоятельства гибели их и других жертв. Дело в том, что у исследователей всегда оставалась в запасе еще одна версия: эта и другие болезни, до времени затаившиеся в грибках, могли быть просто-напросто изготовлены и законсервированы древними египтянами; ведь и по сию пору мало кто может сравниться с ними по части познаний в науке о ядах. Известный греческий медик Диоска-рид среди множества своих наблюдений оставил и такую запись: «Уберечься от яда здесь чрезвычайно трудно, ибо египтяне готовят его так виртуозно, что и лучшие врачи чаще всего ошибаются в своих диагнозах». И конечно же, в Древнем Египте известны были способы выращивания ядовитых грибков, знали там, и как отравить атмосферу гробниц, поставив тем самым надежный заслон всякому, кто осмелится нарушить покой фараона, но... Но вот осуществили ли они эти свои познания на деле? Говард Картер — а умер он 2 марта 1939 года,— не раз жаловался на приступы слабости, частые головные боли, даже галлюцинации — полный набор симптомов действия яда растительного происхождения. Вот почему принято полагать, что Картер избежал проклятия фараона в силу того, что практически не покидал Долину Царей с первого дня раскопок. День за днем получал он свою дозу отравы, пока в конце концов организм его не выработал устойчивый иммунитет. Что же, все выглядит вполне резонно, а может, так и было на самом деле. Однако... Однако вскоре мы убедимся, что проклятия фараонов обладали качествами куда более тонкими, чем даже самые изощренные яды. Нечего и говорить, что наука — особенно поначалу — заняла, мягко говоря, неуважительную позицию по отношению ко всему, имевшему хоть какое-то отношение к проклятию фараонов. Решительно все пыталась она объяснить с позиций своих достижений, а когда не получалось, в ход пускался тезис о пресловутой цепочке банальных случайностей и совпадений. Вернемся к теме древнеегипетских захоронений, попробуем отыскать того убийцу, что, может быть, и по сию пору так ловко скрывается в плотной завесе всех этих случайностей, загадок и недомолвок. Прежде всего попытаемся еще раз определить общие симптомы и диагностику смерти людей, чьи судьбы так или иначе оказались связаны с проклятием фараонов,— эту тему очень глубоко копнул Филипп Ванденберг, подняв истории болезней, свидетельства очевидцев, биографические заметки из жизни не только современников, но и ученых, еще в прошлом веке имевших дело с гробницами древнеегипетских царей. Вот они — грозные признаки неизбежной трагической развязки: сильнейшая лихорадка, навязчивый бред, предчувствие близкой кончины; эмболия; скоротечный рак. Та же патология, как известно, отмечалась и среди тех, кто гробниц и в глаза не видел, но с проклятием фараонов связано и немало других трагедий. Но главное — все-таки попытаться найти настоящего виновника гибели именно археологов. Если речь идет о токсине, естественно, зараза может распространиться где угодно, и, кроме того, токсин этот могли использовать и наши современники — наследники древних знатоков приготовления ядов. Кроме того, грибки, о которых мы писали выше, обнаружены в организмах летучих мышей, обитающих в гробницах, нашли их и в ткани самих мумий.
Он так больше и не уснул – почти. Метался, весь взмокший, по постели, путая уже явь и сны, мечты и реальность. Сфинкс сиял глазами, превращаясь в любимую женщину, а она, уже готовая расплавиться в огне его страсти, вдруг леденела, застывая каменным загадочным изваянием.
Он рылся в памяти, выкапывая драгоценные мгновения нещадно сладостных воспоминаний, не смея прикоснуться к самому дорогому и самому нереальному. Это воспоминание он берег в самых тайных закоулках сердца и обращался к нему лишь тогда, когда становилось совсем невыносимо; так законченный наркоман тянется к дозе, зная, что потом ломки станут еще хуже, но отказать себе в последнем утешении не мог.
Он зажмурился, вспоминая тот вечер… Конечно, если бы не их смертельная усталость, не случилось бы ничего. Нет, не так – их смертельная усталость, и его несжигаемая страсть. И позднее окончание съемок. И – как это ни странно – то, что она была уже замужем.
Потому что с женихом она из-за этого бы не поссорилась. И не осталась бы ночевать на студии, в комнатке, которую приготовили специально для нее. А они бы не поссорились, если бы ее режим съемок не стал бы вообще почти беспрерывным. А он не стал бы беспрерывным, если бы не несколько дней отпуска в связи со свадьбой.
Но все сошлось. И она работала в диком режиме, а муж пару раз уехал, не дождавшись ее. И она, фыркнув, осталась ночевать на студии.
А он слышал, как она по телефону сказала мужу – «У меня всего четыре часа, тратить два из них на дорогу - расточительно».
А сам он, подходя к машине, обнаружил, что не посмотрел на завтрашний вызывной лист. Конечно, пришлось вернуться.
Везде было уже темно, все разошлись, оставив лишь тусклые дежурные лампочки. И только в одном месте полутьму разрезал яркий луч, выбивавшийся из-под двери...
Увидев этот луч, он словно потерял рассудок… Просто подошел и открыл дверь…
Катя и Юлиана в самолете. Кате тревожно. - Мы уже полчаса, как должны были взлететь! – выглядывая в иллюминатор, пробормотала Юлиана. - Лучше не взлететь, чем не приземлиться… - мрачно ответила Катя. - Глупости, Катюш, ну просто видимо не весь багаж еще погрузили. - Я даже знаю – чей именно! – напряженно рассмеялась Катя. Раздался голос бортпроводницы: - Уважаемые пассажиры, прошу прощения за вынужденную задержку, через несколько минут мы начнем взлет. Катю трясет: - Мне страшно… - Катюш, успокойся! Катя остановила проходящую мимо стюардессу. - Скажите пожалуйста.. А почему мы не взлетаем? Что-то с самолетом, да? - Мы ждем опоздавшего пассажира. Обе девушки облегченно выдохнули. Ну вот, всего-то! - Придумали себе ерунды всякой! Все, надо расслабиться и постараться поспать, - вещает успокоившаяся фея, - Не заметишь, как будешь дома. А там у тебя начнется совсем другая жизнь! - Скорей бы. Катя откинулась в кресле и закрыла глаза. - Персональный пропеллер. На всякий случай. Недорого. Катя вскинулась от знакомого голоса, и только что не запрыгала: - Миша! Да, это он. Наплевать на Париж – в конце концов, есть же телефон! И Юлиана – девочка понятливая, местами с ним поменялась. Счастливый Миша тут же плюхнулся рядом с не менее счастливой Катей. Руки сразу нашли друг друга и принялись за свою собственную игру – в то время, когда их хозяева, замерев, не могли наглядеться друг на друга. Наконец, Миша наклонился, дотронулся губами до ее щеки, и щекотно произнес на ушко: - Знаешь, мне вдруг показалось, что если я не вернусь, то мы больше не увидимся. Катя слабо улыбнулась; ей не хотелось признаваться, но она думала о чем-то подобном. - Я очень рада, что ты летишь с нами… Правда.
Стюардесса прокатила мимо тележку с напитками, Миша прихватил два бокала с красным вином. - Кать… - протянул ей один из бокалов, - если я скажу: «За нас!», это не будет слишком поспешным? Катя, нахмурила бровки, но глаза сияли, говоря о том, о чем Катюша говорить не рисковала. Она взяла бокал, аккуратно дзинькнула его краешком о Мишин: - За то, чтоб мы в Москве не потерялись! - А вот этого я не допущу! – и, понизив голос, заговорщицки, - это волшебное вино! Оно приносит счастье! Катя поднесла бокал к губам, уже готовая отхлебнуть этот напиток, обещающий счастье, как внезапное и совсем неуместное воспоминание посетило ее. Заштатный кабачок. Невменяемый босс, лакающий виски и тост заплетающимся языком: «Давайте выпьем за Вас… и за меня… Ну, в смысле – за нас… За нас… с тобой…» Ее тут же передернуло, а вино рубиновым спрутом расползлось на груди. Глаза у Катюши мгновенно намокли, а Миша кинулся с салфетками на помощь. Его прикосновение заставило Катю напрячься, в струнку вытянулась спина, вжалась в кресло. А Миша будто не заметил – плавно, как в замедленном кино, промакивающими движениями собирал влагу, совсем не глядя ей в лицо. Куда был направлен его взгляд, Катя очень хорошо понимала, от чего ее уши стали наливаться краской, стараясь сравняться по цвету с вином. И Миша не удержался – все-таки подставил ладонь под манящее полушарие и сжал его ласкающим объятием. Катя прерывисто вздохнула, непроизвольно подавшись вперед, ближе к ласкающей руке. Но тут же пришла в себя, прошептав: - Миш… ну, не здесь же… Он обворожительно улыбнулся: - Прости… Не сердись… Ты такая красивая… Миша снова подал Кате бокал: - За будущее… И, знаешь… кажется, я тебя люблю… Катя ойкнула и нечаянно задела Мишину руку. Теперь вино пролилось и на Мишину футболку, образовав пару к Катиному пятну. Катя опять чуть не расплакалась, но Миша только рассмеялся: - Кать, это – к счастью! - Почему? - Это, наверное, наши сердца дают нам знак… Катя не могла не улыбнуться, глядя на рожицу, которую он при этом состроил. - А если серьезно, Кать, давай мы все-таки допьем наше вино… За нас… - он проследил, чтоб Катя выпила, затем осушил свой бокал, - а теперь… ап! Он поднялся и стащил сверху сумку. Покопавшись в ней, вытащил две рубашки. Вот, прошу. Они переоделись. Катя в рубашечке, туго обтягивавшей грудь, на которой едва сходились пуговки, произвела на Михаила такое впечатление, что он просто застыл, потеряв дар речи.
Он, как и тогда, вздрогнул от звука ее голоса. Ему показалось, что он слышит его – вот здесь, рядом с собой. Даже глаза открыл – да только время не обмануть: он дома, у себя дома. Лежит один в своей постели, ночь. Светится индикатор часов: 04-28. Спать осталось мало, и выспаться все равно невозможно.
Закрыл глаза, вернулся памятью в прошлое.
…Она сидела на диванчике и, держа в руках телефон, набирала то ли номер, то ли смс-ку. По огромным коридорам студии блуждали прохладные сквозняки, а здесь большой обогреватель создавал уют. Свет, на самом деле, был вовсе неяркий – небольшая настольная лампа, луч которой был направлен как раз в сторону дверей.
Он так засмотрелся на нее, что не сразу услышал вопрос, прозвучавший довольно резко и неприязненно:
- Что ты здесь делаешь?
- …Н-ничего… я кое-что забыл и вернулся…
- Здесь забыл?
- Н-нет…
- А что ты ЗДЕСЬ делаешь?
Совсем не думая о последствиях, он быстро шагнул к ней, опустился на колени и обнял: да так, что у самого закружилась голова; она пискнула что-то протестующее, но в следующее мгновение он уже закрыл ее рот поцелуем, а еще через миг его дрожащие пальцы уже гладили ее обнаженную спину…
Он плохо помнил – как случилось, что она не оттолкнула его. В те минуты этот вопрос был последним, который бы он задал – если бы вообще стал задавать вопросы. Главное – что она не оттолкнула. Была какая-то круговерть касаний и поцелуев, почти бессвязные речи, полное – как это ни странно – отсутствие страсти; но - как компенсация – неизъяснимое блаженство всепоглощающей нежности. И абсолютное счастье.
Потом она вытолкала его, упирающегося, из комнатки; уговаривая, что он должен немедленно уехать – потому что меньше, чем через час, начнут появляться люди. А она не потерпит огласки.
Он возразил:
- Если я уйду сейчас, то тогда-то огласка и будет: ведь студия закрыта, придется будить охрану!
Но она все равно не позволила остаться, отправив его в актерскую. Так он и сделал, а, заслышав голоса, затерялся среди декораций павильона.
В этот день они оба почувствовали, что общаться стало легче; исчезла натянутость и нервозность последних недель, появилось утерянное было взаимопонимание. Подкараулив ее в актерской одну, он коснулся губами волос и попытался обнять, но она жестко пресекла поползновения:
- Нет… Этого больше не повторится. Забудь.
- Почему? – не понял он.
- Потому… Нам – мне и тебе – это совсем не нужно. Неужели ты не понял, что это были не мы, это были Катя и Андрей. Это было нужно им.
И она ускользнула.
Он все понял позже – на репетиции последней в уходящем году сцены.
- Это была ночь с обычной женщиной… Которая отличалась от всех прочих только тем, что не видела во мне ни денежного мешка, ни секс-машины, ни выгодной партии… - говорил Андрей Малиновскому. - Она очки сняла? Жданов поднял бровь, хмыкнул. Подошел к Ромке вплотную: - Эта женщина стала моей только потому, что я – это я. - Это она тебе так сказала? - Нет… Это я сам… догадался… Андрей вернулся в кресло. … - Это было здорово! – тряс он Малиновского за плечи, - Ты слышишь меня?! Здорово!
Весь восторг от пережитого вернулся к нему, наполнив душу той необыкновенной нежностью, что возникла между ними.
- Я вообще еще не разобрался в том, что происходит! Одно могу сказать тебе наверняка: я не жалею об этой ночи. Это было СКАЗОЧНО! - Ты с таким упоением говоришь о Пушкаревой, что, не знай я тебя многие годы, я бы решил, что ты влюбился… - Так и есть. Так и есть, Малиновский. Не влюбился, а люблю…
Глава 13.
Нет, конечно, не стоит винить эти грибки во всех смертных грехах. Лорд Карнарвон, к примеру, умер по другой причине, хотя симптомы были те же. И вообще за прошедшие тысячелетия на крышках гробниц фараонов накопились целые слои великого множества ядовитых экскрементов. Ну, например, личинка анкилостомы — ее выделения ничуть не менее смертоносны, чем те самые грибки. Египтяне, как мы уже говорили, были великие мастера по части извлечения ядовитых токсинов из организмов животных, из растений и т. д. Многие из этих ядов, оказавшись в среде, близкой к условиям их привычного обитания, сохраняют все свои смертоносные качества сколь угодно долго — время над ними не властно. Есть яды, действующие от одного лишь легкого к ним прикосновения, достаточно пропитать ими ткань или, к примеру, намазать стену; такие из них, как мышьяк или аконит, и, просохнув бесследно, нисколько не утрачивают своих качеств. Таким образом, и в глубокой древности не составляло никакого труда запечатлеть на гробнице несущий смерть знак. Вот текст итальянца Бельцони, археолога, еще в конце прошлого века в полной мере испытавшего на себе всю тяжесть фараонова проклятия: «Нет в этом мире места более проклятого, чем Долина Царей. Слишком многим из моих коллег оказалось не под силу работать здесь — в этих склепах не то что двигаться, дышать невероятно трудно. Люди то и дело теряют сознание. Все время приходится работать в облаке пыли до того мелкой, что она забивает не только глотку и нос, но и все поры. Легкие не выдерживают нагрузок; добро б если только пыль — мы дышим удушливыми испарениями, исходящими от мумий. Но и это не все: пещера (или галерея, как хотите), в которой уложены останки, выбита в скальной породе, и с потолка непрерывно сыплется слепящий песок. Мумии лежат повсюду навалом, зрелище это ужасно, и мне стоило немало усилий привыкнуть к нему. Черные стены, мерцающие блики от зажженных факелов и свечей; в неверном их освещении каждый предмет, кажется, оживает, и они о чем-то толкуют между собой; покрытые пылью арабы в набедренных повязках — со свечами и факелами в руках более всего походят на ожившие мумии, и все это вместе образует какую-то жуткую мистерию... ...Однажды, не разобравшись толком в темноте, я присел, полагая, что подо мной — каменный выступ; оказалось, это мумия, мгновенно расплющившаяся под моей тяжестью. Напрасно я пытался опереться хоть обо что-нибудь — руки хватали пустоту, потом раздался тяжкий треск, какой-то шелестящий шум; мумии словно сами полезли из лопающихся гробов; человеческие останки, куски рваных бинтов и пыль, все пожирающая пыль... Не помню, сколько я провел времени не шелохнувшись, пока она не улеглась...» Перед тем как войти в гробницу, Говард Картер всегда проверял, насколько токсична ее атмосфера. Естественно, постарался он уберечься и перед тем, как посетить Тутанхамона. Уберечься — да, но как? «Настал наконец этот момент,— пишет Картер, вспоминая, как он подошел к погребальной камере фараона.— Руки дрожали, но в верхнем левом углу все-таки удалось проделать небольшую дыру. Там, внутри, тьма стояла кромешная, на всю глубину, на какую только могла пролезть железяка, которой я и пробил эту дыру. И всюду — пустота... Тогда я просунул внутрь зажженную свечу, чтобы убедиться, что там нет газов...» Кстати, о свечах. Надо думать, Картер пытался обнаружить газы, скопившиеся вполне естественным путем, но ничто не мешало современникам фараона применить свою методику отравления — ну, той же атмосферы, скажем. Так поступали, обладая при этом куда более скудными познаниями в этой области, в эпоху средневековья. Вот один из самых распространенных и простеньких методов: намеченная жертва зажигает свечу, фитиль которой пропитан мышьяком... Принято считать, что именно так отправили на тот свет святейшего папу — Клемента VI. Возникает лишь один вопрос: оставались ли зажженными свечи в погребальной камере перед тем, как ее опечатать? В таком случае, ядовитые газы со временем лишь настаивались бы там, густели, но отнюдь не испарялись, и, открыв дверь, грабители в буквальном смысле слова сходили в могилу. Поистине нет лучшей западни, чем хорошо замурованная гробница!
Он весь превратился в слух. Казалось, что услышит голос даже с улицы, но все равно постоянно вертелся, получив к перерыву два замечания от режиссера.
Саша Базаров, который догадывался о его отношении к Угаровой, вызвал его на «терки».
- Гриша, что с тобой? Опять старая болезнь?
Антиподов закусил губу, силясь сдержать эмоции, только пальцы нервно барабанили по заднику декорации, по тому самому месту, где виднелась черная надпись, сохранившаяся с предыдущего сериала – «Спальня Угаровой». Саша зафиксировал взгляд на надписи, хмыкнул:
- Тебе бы туда, да?
- Издеваешься? – буркнул Григорий.
- Нет. Ты абсолютно не в себе. И не можешь собраться. Так что, сам понимаешь, это уже не только твои проблемы…
Григорий молчал, опустив голову. Конечно, он понимал, что подводит всех, но ничего не мог с собой поделать – это было сильнее его.
- Послушай… Она приедет не раньше четырех.
- Да? Это точно? – не удержался он от вопроса.
- Абсолютно. Хотя, сейчас она уже в городе. Они прилет снимают. Потом перерыв часа два и сюда. Так что, до четырех можешь не озираться.
- Спасибо, - Антиподову было неудобно.
- Ладно, проехали. Пошли работать?
- Да. Подожди… Скажи, а ты откуда знаешь?
- Догадался.
- И… многие догадываются?
- Не думаю.
- А ты откуда?
- Я? Кое-что видел и кое-что слышал. Это – к вопросу об огласке. Если вы не хотите стать достоянием общественности, то нужно быть поосторожнее.
- Так ведь почти ничего не было?
- Тем более. И не забывай, что у нее есть муж. Кстати, отличный парень. Именно поэтому я думаю, что у тебя ничего не получится.
- Ну, это мы еще посмотрим…
Базаров положил ему руку на плечо:
- Извини, но удачи я тебе не желаю. Подумай о том, что будет потом – в случае, если ты добьешься. Это станет трагедией для вас троих, и для всех нас, если это произойдет до конца съемок. Поверь моему опыту – когда с катушек рвет, никакой профессионализм не помогает: хоть ты Качалов, хоть Ричард Гир. Есть вещи, которые не поддаются контролю.
- Не переживай. Все будет нормально.
- Твои бы слова да Богу в уши. Все, пошли.
Катя вышла из подъезда. Она изменилась после поездки… Одеться совсем уж по-египетски еще что-то мешало, но мрачные бабушкины тряпки сменились на скромный деловой костюм, и никакая одежда не могла уже скрыть её проявившуюся женственность. Едва сошла со ступенек, как чуть не попала под колеса черного джипа. Завизжали тормоза, и из остановившейся машины вышел довольный Воропаев. - Вы опять меня чуть не сбили! - Я - вас? – едва оправившись от испуга, возмутилась Катя, - Что вы здесь делаете? - Да вот, квартиру покупаю по соседству! Второй раз испугать не удалось, на это Катюша только скептически улыбнулась. - Хорошо. К делу. Вы в ЗимаЛетто направляетесь? К двенадцати? Значит, нам по пути. И нам с вами нужно поговорить. - Я в этом не уверена. - Вы же не знаете того, что знаю я. Я уверен, что могу Вам рассказать кое-что интересное… - Нет… - Кстати, поездка пошла Вам на пользу… Я едва узнал Вас. Вы просто необыкновенно похорошели. - И все равно с Вами я не поеду. Поговорим в ЗимаЛетто. - Екатерина Валерьевна, Вы не понимаете. Это очень серьезно. Да не бойтесь, я же не маньяк! - Чего вы хотите? - У меня к вам есть разговор, который может быть полезен нам обоим… Садитесь. Садитесь! - Хорошо… Катя сдалась под его напором и села на переднее сидение, Воропаев услужливо захлопнул дверцу. Поехали. - Что Вы хотели мне сказать? - Ну, например, то, что Жданов-старший уже не хочет прекращения процесса. Более того, он хочет, чтоб все оставалось по-старому. - Это невозможно! У Павла Олеговича были другие планы! - Его планы резко поменялись! Да сами посудите, что будет, если Вы передадите им ЗимаЛетто! Вы же все понимаете. Ему нужна ваша помощь. Вам придется вернуться. В нашу теплую компанию… - Саша засмеялся. - Нет! Я не могу… Чего вы от меня хотите?! - Во-от… Вот это уже другой разговор, вот это уже другие вопросы! Проедемте-ка со мной в кафе, Екатерина Валерьевна. Там, за завтраком все и обсудим. Малиновский в поисках Жданова-младшего догадался заглянуть в приоткрытую каморку. Там и застал погруженного в себя друга. - О, решил сменить обстановку на более аскетичную? Или ты ушел в подполье? Не реагирует. После паузы все-таки вяло повернулся: - Что? - Работаешь, говорю? - Да нет, просто думаю. - А… Хочешь её увидеть? - Кого? … Я? Нет! Все так же в прострации Андрей встал, прошел к двери… - Нет, в смысле боюсь… Боюсь ей в глаза смотреть. - Знаешь, что я думаю? Тебе обязательно надо с ней встретится. Голову на отсечение даю, что как только она появится в зале, твою любовь как рукой снимет. Андрей, глубоко вздохнув, вышел из каморки и встал у окна. - Сколько раз тебя можно просить?… - Нет, я серьезно! Вот увидишь – тебе только казалось, что она тебе нравится. Ну, это как дурной сон! Да, просыпаешься и бе-е-е… Сразу понимаешь, как глупо то, что тебе только что приснилось. Жданов обернулся, медленно подошел к Малиновскому. - Не знаю… - А я знаю. Ты хотел спасти компанию. Ты так сильно этого хотел, что поверил в свою любовь к Пушкаревой. Малиновский. Ему легко. Для него все просто. Рыжий Клоун, размахивает руками, захлебываясь своей проницательностью: - Но как только твоя возлюбленная появится в Зималетто – ты сразу поймешь, что она еще ужаснее, чем в самый первый день, когда ты её увидел. - Хватит, Малиновский. Андрей очень устал. А Малиновский никак не может увидеть под маской «плейбоя Андрюши Жданова» бледное, как смерть, лицо Пьеро с глазами, полными вселенской печали, и нереально огромными слезинками на щеках. - Ничего не изменится. Это я раньше был не в себе – до того, как встретил Катю… А теперь. Теперь я на удивление трезво смотрю на жизнь. Долгий взгляд на крыши-крыши-крыши, подпирающие серое небо. - Только вот уже поздно. Синяя слеза мелодично дзинькнула, разбившись о камень. Разбить души твоей окна И вставить новые стекла
Базаров сдержал обещание – получив сообщение о том, Угарова подъезжает к студии, сделал перерыв и предупредил Гришу.
Тот сразу занял выжидательную позицию в коридоре, надеясь на то, что встретит ее первым. Но первым он только смех ее услышал – веселый, заливистый; на смех этот выскочило еще несколько человек; заорали, загомонили дружно, приветствуя. А он рванулся, не замечая никого вокруг:
- Нелька!
Подхватил на руки и закружил, с восторгом прижимая к себе.
- Ты с ума сошел! – протестовала она, но он не слышал. Наконец, опустил и обнял:
- Я так скучал! Чуть с ума не сошел!
- Я тоже скучала… Гришенька, осторожнее, все смотрят.
Тут уже и девочки подскочили, забрали ее дальше обнимать и тискать.
Кафе. Воропаев вежливо и обходительно охмурял настороженную Пушкареву. - У меня, Екатерина Валерьевна, к Вам чисто деловое предложение. Я предлагаю Вам оформить доверенность на управление Никамодой на меня. Убьем сразу двух зайцев. Правда, это предложение очень заманчивое? - С чего вы решили, что оно заманчивое? – разволновалась Катя, - Да, я ушла из ЗимаЛетто, но у меня было время подумать. Мой уход был спонтанным и я, возможно, уже пожалела о нем, поэтому предложение Павла Олеговича может оказаться как нельзя кстати. - Хорошо, а как Вам представляется ваше возвращение? Вы понимаете, что вам придется работать вместе с нами! Вам придется наблюдать Милко, Киру, питающую к вам особые чувства, лицезреть физиономию любителя женской красоты – Романа Малиновского… Ну и, конечно, всеми нами любимого Жданова – младшего. Вы все еще их ненавидите? Вам придется с ними общаться, пока ЗимаЛетто не расплатится с долгами, а на это, возможно, уйдут годы. Эти люди будут при встрече с вами натягивать вымученные улыбки, а в душе мечтать поскорее избавиться от вас. Как вам такая перспектива? Катя спрятала в ладони изменившееся лицо… Глаза налились слезами. А ведь все будет так, как он говорит! Собралась с мыслями, спросила дрогнувшим голосом: - Почему я должна ему доверять? - Два варианта на выбор: либо просто верите мне на слово, либо следуйте простой логике. - Я не могу верить Вам на слово. - Хорошо. Тогда давайте порассуждаем: ПалОлегыч управлять компанией не хочет – у него дела в Лондоне. Андрюшеньке пост теперь никто не доверит, Вы сами понимаете. Остаюсь только я. В самом деле, ну не Кира же с Маргаритой, и, тем более, не Кристина… Сами понимаете. - Понимаю… - Не забывайте еще, что на прошлом совете Жданов прошел с перевесом в один голос. Сейчас Кира будет голосовать за меня. Катя удивленно посмотрела на Воропаева. Кажется, он сам не понял – что сказал. А сказал он то, что Кира не станет поддерживать Андрея, и это означает только одно – они расстались. Но – стоп, Пушкарева! Какое тебе дело до Жданова? Он все равно тебя не любит – с Кирой ли, без Киры. Если он не с Кирой, значит, довольный жизнью и отсутствием контроля, рассекает с верным оруженосцем по злачным заведениям. Облепленный модельками. Но тебе до этого нет ровно никакого дела. Потому что он для тебя – в прошлом, а в настоящем у тебя Миша. На сердце потеплело при воспоминании о нем. - Мне в любом случае нужно подумать. - Да, пожалуйста, хоть до двенадцати, но ни минутой больше. Я оставляю вас – скоро вернусь. Катя посмотрела на часы: без двадцати.
Нелли даже глазом моргнуть не успела, как тайфун по имени Гриша Антиподов схватил ее на руки и закружил в слепом восторженном танце, а потом крепко обнял, прижав к себе так, что она едва не задохнулась.
Она не хотела признаваться даже себе, что в эти минуты поняла – как сильно ей не хватало его; даже его дурацких шуточек – и то не хватало. Ей были приятны его объятия, и руки, сжимавшие тело, казались очень родными. Жар от его тела прожигал насквозь, она чувствовала его радость, его нетерпение, наконец, его желание. И вот это, последнее, помогло ей прийти в себя:
- Гришенька, осторожнее, все смотрят…
Они еще успеют пообщаться наедине – конечно, если он умерит свои порывы. Не сказать, что она мучительно переживала измену мужу – для нее та ночь была продолжением сериала, она ощущала себя исключительно Катей Пушкаревой; не смея даже думать о нем, как о Грише. Катя и Андрей. Ромео и Джульетта офисных катакомб. История о любви, фарс которой стал настолько пронзительным, что возвысился до трагедии Шекспира; история, нагло вмешивающаяся в их жизнь, и превращающая их, всего только лицедеев, в подобие Лорензаччо.
И как это прекратить – она не знает. Думала - само пройдет: расплавится в жарких песках Египта и смоется Нильскими водами. Не прошло.
С наваждениями нужно бороться решительно и беспощадно.
А Пушкарева еще совсем ничего не решила. Ей, конечно, страшно возвращаться, но ведь… Это же Воропаев! И Катя позвонила Зорькину. А Зорькин советует соглашаться. - Да, наверное, ты прав. У меня новая жизнь, я работаю с Юлианой, я должна вычеркнуть ЗимаЛетто из своей жизни, как будто ничего не было. Но это же Воропаев! Заключить с ним сделку – все равно, что ходить с завязанными глазами по карнизу! К чему приведет его управление НикаМодой – кто знает? - Пушкарева, без риска никак! - Не знаю… Не знаю. И времени на раздумья осталось мало. - Ну, я сказал тебе все, что думаю по этому поводу. Ка-ане-ешна, ты можешь посоветоваться с дядь Валерой, может он тебе что-то дельное скажет. - Этого еще не хватало! Что я ему скажу? То, что я написала доверенность на Воропаева, потому что Жданова видеть не могу? - Тогда думай сама. В конце концов, ты же у нас самая умная. Ты справишься, Пушкарева! - Ну, спасибо, Коля!
Не помог. Катя попыталась еще раз помыслить логически. Без помощи Воропаева. Если он так уверен, что его кандидатура – единственная, почему он встречается с ней ДО собрания? Значит, не настолько и единственная… И… возможно, Павел Олегович решил все-таки управлять сам. А может, понял, что Андрей способен исправить положение, действуя по намеченному плану. Или еще что-нибудь. Чего Александр не договаривает. Но… явиться в ЗимаЛетто… Даже не то… Будь честна перед собой, Пушкарева – ты боишься не столько ненависти Киры и Милко. Ты боишься увидеть Жданова. И не справиться со своими чувствами. Надо посоветоваться с Юлианой. Набрала. Черт, абонент не доступен. Нет, она не может предать Андрея. Не из-за него, из-за себя. Как она сможет жить дальше, радоваться жизни, если Воропаев разрушит компанию? Из раздумий ее вырвал баритон Воропаева. - Итак, вы подумали или нужно еще время? Не торопитесь, у вас есть еще минут десять – не меньше. Если хотите, я могу снова вас оставить.
Катя подняла голову… Посмотрела решительно. И тут подал голос ее телефон. Кто? Миша? - Извините, Александр Юрьевич, мне нужно ответить на этот звонок. Воропаев отошел. - Миша! Как ты вовремя позвонил! - Катюша, у тебя такой голос… Что-то случилось? - Да. Мне нужно срочно тебя увидеть. Очень срочно. - Хорошо. Ты где?
_________________ Все будет. Но не сразу...
|