да... вот так... грустно...
да...
Пушкарева за все ответит
Как ни звала – он не приходил к ней.
А еще нужно было заняться делами ЗимаЛетто – ведь компания осталась без руководства, и как разрулить эту проблему Пушкарева понятия не имела. А еще было самое ужасное – Маргарита, оставшаяся совсем одна; она жалобно просила Катю побыть немножко с ней; посиделки происходили в квартире Андрея; и уйти не было никакой возможности.
Маргарита бесконечно рассказывала истории из детства Андрея - то смеялась, то плакала, а потом у нее вдруг всплыло, что Катя – беременна.
И она начала мечтать о внуке, о том, что он будет похожим на Андрея.
- Не оставляй меня, Катенька! – твердила женщина, держа Пушкареву за руку, - Ты одна у меня осталась, ты да внучок.
Как объяснить этой страдающей матери, что никакой беременности нет, Катя не знала.
К счастью, все, даже Воропаев, оказались понимающими, и никто не проговорился об истинной виновнице смерти Андрея – хотя иногда, сидя вот так с Марго и держа ее за руку, Пушкаревой очень хотелось повиниться.
Не могла, конечно.
Внутренне содрогаясь, Катя пришла в ЗимаЛетто.
Потапкин почему-то отсутствовал, на ресепшене тоже никого не было. Зато был огромный стенд-портрет Андрея, обтянутый в черную рамку; на низеньком столике возле него лежали цветы.
Много-много….
Катя помнила эту фотографию – она была сделана в то время, когда они были безоблачно счастливы; это счастье так и осталось запечатленным в его глазах и мальчишеской улыбке.
Больше никогда.
Больше никогда он не улыбнется так – ни ей, ни кому бы то ни было другому.
Слезы снова подкатили к глазам, и Катя заплакала, уткнувшись в стойку ресепшена.
Подбежали девочки, что-то говорили, как-то успокаивали, принесли успокоительное…
Хорошо, что Катерина с трудом воспринимала то, что говорят, иначе от наивной простоты Маши Тропинкиной она бы забилась в истерике.
Кабинет…
Президентский кабинет был все тем же, родным и знакомым.
Только вместо Андрея на столе стоял его портрет в черной рамке – и снова он улыбался, нагоняя на Катю тоску, раскаянье, стыд и страх.
И вновь слезы, и вновь покаянное стояние на коленях – теперь уже перед портретом, и горячие просьбы о малом.
О прощении.
Вот только слишком хорошо она понимала, что прощения нет, и не будет уже никогда.
Об отъезде в Питер теперь не могло быть и речи: она сухо сообщила Зорькину, чтоб он занимался делами НикаМоды, а она постарается как-нибудь разобраться здесь.
Все было готово к презентации, вот только не было ни радости, ни веселья, сопровождающих обычно эти мероприятия. ЗимаЛетто, казалось, погрузилось в полное молчанье, даже Женсовет не щебетал по углам, даже Милко был серьезен и не истерил.
Показ пришлось открывать Кате.
- Дамы и господа… Все знают… что совсем недавно… трагически оборвались жизни Павла Олеговича и Андрея Павловича Ждановых… В ЗимаЛетто невесело… но мы считали своим долгом все-таки выпустить коллекцию… и посвятить ее светлой памяти отца и сына, так много вложивших и в ЗимаЛетто, и в развитие отечественной моды…
Пушкарева поняла, что сейчас разрыдается – тонна успокоительного, принятого ею, не помоги ни капли.
- Простите… - сказала она, - мы открываем показ!
И сошла с подиума.
К ней тут же подскочил Воропаев с валерьянкой.
Катя не задавалась вопросом – отчего это он так о ней заботился? Не до того ей было, сейчас главное – выстоять напор журналистов… Ведь они будут спрашивать об Андрее… и все знали о том, что Катя была его невестой…
Помог Воропаев – он старательно отгонял от Катерины корреспондентов, где мог – говорил сам, а подпускал к ней только тех, кто клятвенно обещал не спрашивать ничего о Ждановых.
Наконец, официоз закончился, можно было уходить, что Пушкарева и собиралась сделать тихонечко, но Сашка ее перехватил.
- Давай я тебя отвезу.
Катя слабо запротестовала, но он был упорен.
- Надо поговорить.
И она села к нему в машину.
- Ты останешься президентом ЗимаЛетто, - сказал Александр, - с НикаМодой вполне справится Зорькин.
- А сам? – вполне резонно заметила Пушкарева, - теперь у тебя нет соперника, теперь только тебе и возглавлять компанию!
- Нет. У меня так, как у тебя не получится, - честно признался Саша, - да и- все эти игрушки интересовали меня только из-за того, чтоб не дать подняться Жданову. Теперь неинтересно.
- Тогда продавай компанию!
- Ну, уж нет! Если бы не было Сашки… А так… вдруг она захочет потом…
- И я должна теперь горбатиться на вас? - огрызнулась Катя.
- Почему на нас? На себя тоже! Твоя НикаМода зависит от ЗимаЛетто, вам выгодно, чтоб здесь все было хорошо!
А Катя подумала – в самом деле… Какая разница? Она все равно не вернется теперь в Питер – в ближайшее время: уж точно.
Она не сможет бросить Маргариту одну.
Так получилось, что теперь… не имеет права.
- Малиновский с Сашкой переедут сюда, - рассуждал Воропаев, - ты спокойно выйдешь за него замуж, и у девочки будет мама.
- О чем ты говоришь, Саша? – отмахнулась Катя, - Какой Малиновский, какое замуж? Я видеть его не могу! Если бы не он…
- Прекрати это нытье, зрителей нет, никто не оценит, а передо мной можно не притворяться!
- Саша! – воскликнула Катерина, - Как ты можешь! Ты… ты не человек… ты какой-то… бездушный…
- Кто, робот? – прервал Александр, - Нет, Пушкарева, я не робот, и я совсем не бездушный. Просто я не изображаю из себя любящего весь белый свет. Есть близкие люди, на них мне не наплевать, а остальные…
- Ну, ладно, Андрей, но Павел Олегович?! Ведь… он же любил тебя! Как родного сына!
- У Павла был свой сын, ему было кого любить! – хмуро ответил Александр, - я не напрашивался! Мне вообще надоело эта слезливая чушь: ах, он заменил отца! Пушкарева, подумай сама! Когда погибли родители, я бы старше, чем ты сейчас! Я ж не ребенком был! Кто мог заменить отца? Какая глупость!
- Ну… хорошо… не заменил… Но ведь он тебя любил!
- А Жданов любил тебя! И много он получил от этого?
- Перестань! Это совсем другое!
- Это совсем не другое, Пушкарева! Ты не обязана любить кого-то только потому, что он любит тебя! И ты не должна винить себя в том, что не любила! Ты правильно ушла от Жданова!
- Перестань!
Александр замолчал, но тихо посмеивался, поглядывая на нее искоса.
Остановившись у самого дома, Воропаев сказал то, что Катя уже слышала сегодня:
- Я звоню Малиновскому, пусть собирается. Жить будете в квартире Жданова – пока. Потом продадите одну квартиру там, купите здесь.
- Да что ты за меня решаешь! Я не буду жить с Малиновским! Не сейчас, во всяком случае! И как это у тебя хватает наглости говорить про квартиру Жданова?! Там же Маргарита!
- Тебя Маргарита волнует? С чего вдруг? Сдадите в дом престарелых!
- Ты моральный урод, Воропаев! – выпалила Катерина, открывая дверцу автомобиля, - Все, я больше не хочу тебя слушать!
Она выскочила, и, пока не скрылась в подъезде, все слышала мерзкий хохот Александра.
- Ду-у-у-урочка! – почти ласково произнес Воропаев, - все равно все будет по-моему…