Пятачок
Гы :)
Глава 22
Рома никак не мог справиться с замком, руки тряслись; он ругался на себя – тоже еще подросток прыщавый, ведущий девушку в квартиру друга, ключи от которой дали всего на два часа.
Рома, успокойся, что с тобой?
Но он не мог успокоиться.
Бросил замок, выпрямился, с жалкой улыбкой посмотрел на Катю, которую трясло не меньше.
Малиновский, возьми себя в руки! – скомандовал он, и дверь, наконец, открылась.
- Кать… проходи… Я сейчас приготовлю что-нибудь выпить… - он скользнул на кухню. Когда минут через семь он вернулся, Катя стояла в прихожей, все еще в пальто, - Кать?
- Рома… мне как-то… не по себе…
- Ты мне не веришь? – в лоб спросил он.
- Ты о чем?
- Ты думаешь, что ты для меня – как все те бабОчки, да?
- Ну… я не…
Он взял ее за плечи:
- Думаешь, конечно… Я бы на твоем месте думал… Ты не волнуйся, если ты не захочешь – ничего не будет… Давай-ка, снимай пальто и просто посидим, да? А то как-то странно получилось…
Он помог ей снять пальто, подал тапочки, проводил на диванчик.
- Вот, садись…
Прикатил сервировочный столик, разлил вино, подал стаканчик Кате, себя взял второй:
- Кать… Сегодня был очень длинный день. Для меня, во всяком случае… Сегодня много всего произошло, всякого. Но было главное… Я понял, что люблю тебя совсем не как друга… То есть, конечно, и как друга – тоже… Но… ты для меня еще и – желанная женщина… И я… я люблю тебя… люблю тебя, Кать…
Катя хотела было что-то сказать, но он не позволил:
- Погоди… не сбивай меня, пожалуйста… Я и так чувствую себя полным идиотом. Нет, не потому, что признаюсь в любви, конечно, нет… а потому… как это сказать?.. слишком длинный шлейф похождений… чересчур длинный… кто же мне теперь поверит? И ты не веришь… И правильно… -
он поставил стаканчик на стол и опустил руки; они безвольно повисли плетями, - и я не знаю, что еще сказать в свое оправдание…
- Рома, а надо?
- Что? – встрепенулся он, - что ты сказала?
- А нужны эти оправдания? Зачем? Может, просто начать все с чистого листа? А о прежнем – забыть?
Малиновский вгляделся в ее лицо:
- Тебе тоже есть – что забывать?
- Увы… Конечно… до тебя мне – ой-ой-ой как далеко… но…
- И ты, Кать, не припомнишь мне…
- А ты? Если не припомнишь ты, то и я забуду…
- Иди ко мне, - вместо ответа сказал Рома.
Он притянул ее к себе и поцеловал: требовательно, чуть жестко, вкладывая в этот поцелуй и горечь, и счастье, и попытку закрепить право называть отныне эту девушку своей.
Он шептал «Катя, Катя», сгорал он нетерпения, но боялся спугнуть ту нежность, которая возникла между ними; он не торопился… Губы пили ее губы, а руки возмущались ворохом одежды, под которую никак нельзя было пробраться. Диванчик, на котором они размещались, был слишком маленьким, чтоб предаваться на нем любви, все равно нужно перемещаться на постель.
Рома встал, не выпуская Катю из объятий; с удовлетворением отметил, что внутреннее сопротивление у Кати прошло, что она больше не напряжена, и на его поцелуи отвечает со страстью и с удовольствием.
Он, не прекращая поцелуев, подхватил девушку на руки, и отнес к кровати.
Он не хотел спешить - да, но одежда слишком мешала, впрочем, не только ему; Катя сама нащупала пуговицы на его рубашке; он чуть не взвыл, когда прохладные пальчики коснулись его груди, и это было последним, что отделяло их от попадания в лапы грядущей неизвестности.
Катя боялась до последнего момента – а вдруг то, что было с Андреем, не вернется; вдруг ее тело реагировало так только на Жданова; но когда они прижались друг к другу обнаженными телами, впитывая кожей бархат прикосновений, огненный шар сам собой начал вспухать в ее теле, рассылая токи, заставляющие пульсировать кончики пальцев.
Рома, постанывая, ласкал ее грудь; облизывал соски, то вбирая их в себя, то нежно покусывая, то дотрагиваясь до их кончиков губами и дразня языком. Желание нарастало; ему уже не было места внутри, но Ромка не торопился войти, распаляя Катю все сильнее, а она уже не могла и не хотела терпеть; Катя непроизвольно сжала руками его ягодицы, направляя движение; он тихо засмеялся, и в смехе этом было столько нескрываемой страсти, что Катя, отбросив всякую стеснительность, хрипло взмолилась:
- Не могу больше… пожалуйста… иди ко мне…
- Катя, ты…
Она поняла. Но не смутилась.
- Я уже не…
Он понял.
Второй раз просить не пришлось – в следующее мгновение они соединились, отметив это событие одновременным протяжным стоном наслаждения. И застыли, вкушая это царское наслаждение, миг восторга первого обладания, запоминая то, что не повторится больше уже никогда – вот это самое первое… знакомство.
Сначала Рома даже и удивиться не успел, он подумает об этом после, а на самом деле – это даже хорошо, что мучительный процесс дефлорации не помешал их взаимной страсти, нарастающей лавиной с каждым движением; Катя плавилась в его руках; он, не отдавая себе отчета, подвывал в такт толчкам; наклоняясь, хватал губами вызывающе торчащие соски, едва сдерживаясь от укусов – возбуждение было столь сильным, что, казалось, обычных способов для его удовлетворения не хватит.
С Катей творилось то же самое – голова ее металась по подушке, из горла выходили протяжные хриплые крики; бедра жили сами по себе, точно следуя рисунку темпа, заданного Романом; руки жали его в себя…
- С-с-сейчас-с-с… - вдруг прошептала она, и, полностью уйдя в свои ощущения, перехватила инициативу; не давая Роме возможности хоть как-то повлиять на действо, она крепко держала его, двигаясь с бешеной скоростью - такой, что в нормальном состоянии не смогла бы повторить ее при всем желании.
Ромке оставалось только подчиниться, но он и сам перестал воспринимать окружающий мир в отрыве от процесса, он весь находился в ее пылающем лоне, воспринимая мир только через окончание своего тела.
Катя вскрикнула, изогнулась, и сладкие спазмы сразили ее, прекратив движения и заставляя издавать какие-то нечленораздельные звуки, сквозь которые слышалось и «Ромочка», и «Люблю», и что-то еще… кажется, не совсем цензурное.
А Ромочка и не помнил себя, он краем сознания только и успел подумать… но не успел, зарычав, извергся сам, сжимая ей грудь до боли, но не понимая этого.
Он обмяк на ней всей тяжестью, уткнувшись в плечо…
Стук сердец утихал…
Рома улегся рядом с Катей, обнял ее и горячо зашептал:
- Кать… Катенька… Какая ты… Я даже представить не мог… Кать… так хорошо с тобой…
Катя не говорила ничего – не могла. Чувства переполняли ее, но все слова были фальшивыми, не было таких слов, которые можно сказать, поэтому она только гладила его спину.
- Кать… я должен тебе сказать… хм… ты прости, я… как малец не смог сдержаться… ну… ты понимаешь?..
- Нет… - честно призналась Катя.
- Ну… в общем, если будет ребенок… я буду счастлив…
- Ребенок? – недоумевающе переспросила Катя.
О! Господи! Только не это! Она не хотела никакого ребенка! Ну, в смысле – не сейчас. Это же ужас какой-то! Что она скажет родителям?
- Ром… я не хочу сейчас ребенка, - вырвалось у нее.
- Да? А я, как ни странно, не возражаю… Ну, в смысле – не вообще ребенка, а от тебя…
- Так. Давай об этом не будем. Может, еще пронесет…
- А напрасно! – Рома повернулся и лег щекой ей на живот.
- Ты что делаешь?
- Слушаю! А вдруг он там уже есть…
- Ромка, перестань! – Катя спихнула его с себя и села, оглядываясь по сторонам.
- Ты что-то хотела? – забеспокоился Малиновский.
- Да. В душ и домой.
- Я тебя не отпущу!
- Рома, но ведь волноваться будут!
- Катюша, да еще двенадцать только, останься, пожалуйста… ну…еще немножко!
- Ромочка, нет, нельзя! Меня дома убьют!
Пришлось подчиниться.
- Но завтра? Кать, мы увидимся завтра?
- Конечно! Тем более, что нам нужно быть в ЗимаЛетто.
- Зачем? Ведь суббота?
- О! А ты забыл?! Завтра у тебя примерка.
- Ах, да, точно! Вспомнил!
У ее подъезда они еще долго целовались, и дома Катя появилась только около двух. Она тихонько прокралась к себе в комнату.
Все спали.
Катя закрыла глаза.
Ей не верилось.
И всю ее переполняло счастье.
- Такого с Андреем не было… - прошептала она.
А Жданов в это в это время раскинулся на постели, отдыхая от «сеанса любви» с Амурой. Девушка ушла в ванную, а Андрей все никак не мог очухаться от первобытного африканского темперамента сеньориты Буйо. Нет, ему, конечно, попадались темпераментные барышни, но чтоб так? Да чтобы этот темперамент сочетался с такой чувственностью! да еще нрав, сохранившийся от детей природы, да еще ощущение какого-то тропического вкуса застряло в нем - что-то терпкое до судорог скул и вместе с тем нестерпимо изысканное…
Андрей дважды исторгался в пароксизмах опаляющей страсти; сколько раз это было с Амурой, он даже не смог сосчитать… хотя, после четвертого раза считать честно пытался; но так стучало его собственное сердце, гоняя взбесившуюся кровь по венам и артериям, так он задыхался от буйства чувств, но бросил это дурное занятие и отдался безумию всей душой и всем телом.
От воспоминаний он снова почувствовал желание, хмыкнул, чуть полежал, но все-таки отправился в ванную.
В водяных брызгах смуглокожая красавица выглядела еще великолепнее, Андрей не стал сдерживаться и забрался к ней. А она и не возражала.
Но дитя природы, с которым его свела судьба, не только заводилось от его поглаживаний, но и заходилось от хохота при виде зеркального великолепия его ванной. Тогда Жданов просто поднял ее на руки и унес в спальню.
- Я и не предполагала, что ты та-а-а-акой… - провела Амура рукой по его телу, останавливаясь внизу живота и легонько сжала его плоть, заставив взвыть:
- Черт, Амура, ты меня так заводишь…
Больше слов у него не было, они вновь сплелись в первобытной мистерии и уснули лишь около четырех утра, доведя друг друга до полнейшего изнеможения.
Следующий приступ желания Жданов почувствовал, просыпаясь, на чуткой границе между сном и явью. Вряд ли он помнил, что ему снилось, но, возвращаясь в реальность из объятий Морфея, он уже улыбался, предвкушая продолжение «банкета», так неожиданно подаренного ему на день рождения помощницы.
Вот только – Амуры рядом не было. Андрей прислушался – тишина.
Он встал, прошелся по квартире… На зеркале была прикреплена записка:
Надеюсь, это маленькое приключение не станет достоянием общественности и не коснется отношений на работе. Спасибо, все было прекрасно! А.
Не понимая сам себя, Андрей разозлился: как это – она ушла? Почему? Ему казалось, что Амура, так же, как и он, ничуть не жалела о совместной ночи, а сам он был вполне не прочь продлить эту ночь ну… до понедельника.
А его так нагло обманули! Да что она себе позволяет! Секретарша какая-то! Подумаешь!
Но его собственное тело так не считало – оно натуральным образом возмутилось, напомнив о блаженстве ночи вполне ощутимым устремлением крови в то место, которое лишили радости существования и законного дела.
Чертыхнувшись, Жданов отправился в душ, размышляя – как бы ему найти Амуру и уговорить ее на совместные выходные. Умом-то он понимал, что трахать секретаршу своей любовницы – это перебор, но делать ему хотелось именно это. А уж он постарается сохранить все в тайне – Амура, кажется, девушка не из тех, кто станет публично изъявлять свои чувства.
Какие чувства? – окстись, Жданов! Кто тут что говорит о чувствах? Тебя кинули, а ты? Наплюй, разотри – бабОчек тебе, что ли, мало? Но не получалось наплевать, он должен был ее вернуть, это он будет диктовать условия – так было всегда!
Но сначала – найти. Как?
Катя, наверное, знает.
Он быстро набрал номер:
- Здравствуйте, Елена Александровна, это Жданов, Катю можно?
- Здравствуйте, Андрей, а Катюши нет, они полчаса назад с Ромой уехали.
- Уехали? А… куда?
- Так в ЗимаЛетто! Примерка у них там какая-то…
- Ах, ну да! Конечно! А я тут, на работе сижу, нужно кое-что узнать у Катюши, спасибо!
Значит, в ЗимаЛетто. А что там за примерка? Костюма для Малиновского к показу? Да, наверное… Тогда он лучше съездит.
- Кать, ты знаешь телефон Амуры?
- Амуру? А тебе зачем?
Зачем-зачем… Кому какое дело?
- Она у меня в машине паспорт выронила, надо сказать, чтоб не волновалась…
- Здравствуйте, это Жданов, президент ЗимаЛетто, можно Амуру к телефону?
- Здравствуйте, Андрей Палыч, а Амурочки нет, она на выходные к подружке на дачу уехала. У вас что-то срочное?
- Не настолько, - натянуто хохотнул Жданов, - до понедельника потерпит…
Легко сказать – до понедельника…
Если надо сейчас, сию минуту, чтоб была тут, рядом.
Она не имела права так поступать!
_________________ Все будет. Но не сразу...
|