Глава 38
Они исступленно целовались, вспоминая друг друга на вкус и на ощупь.
- Катенька, - шептал Андрей, чуть не плача от нахлынувших чувств. Катя была менее сдержана – слезы градом катились у нее по щекам, но она не понимала этого: здесь и сейчас для нее существовал только Андрей – ее Андрей: нежный, страстный, иногда глупый, иногда не в меру мудрый… порою смешной и забавный, порою нестерпимо противный, лживый и самодовольный как все мажоры на свете… но нестерпимо любимый, не смотря ни на что...
Катя ерошила его жесткие волосы, покрывала поцелуями широкую грудь, вздымавшуюся в унисон с ее бешеным дыханием, и не могла простить себе то, что все это время она жила без него. И таких сладких его объятий… нет, дело не в объятиях, дело в том, что только вместе они были живыми, а отдельно – жалкими куклами, механически выполняющими обязанности по отношению к окружающим.
К себе!
Надо выполнять обязательства по отношению к себе! Надо любить себя, жить для себя, быть счастливыми для себя! И тогда все остальное получится само собой – просто от того, что у счастливых людей все всегда получается, а иначе и быть не может.
Зачем мы отворачиваемся от счастья, придумывая более или менее существенные причины того – почему это неправильно? Почему так стыдно быть счастливым? Почему так стыдно сказать, что ты абсолютно доволен своей жизнью? Почему непременно надо оглядываться по сторонам, стараясь встретить недовольные и злые взгляды тех, кому твое счастье – ножом по сердцу? Но… если отнять у себя, другому этого не прибавится… Это – не деньги и не кусок хлеба, это нельзя отдать другому; этим можно поделиться. Но только с тем, кто готов в своей душе принять и чужие радости, а не только посочувствовать горестям.
Да нет, всего этого Катя не думала – они оба не думали, что было вполне естественно, потому что одежда уже разлетелась по сторонам, приземлившись на полу сиротливыми кучками, а сами они неистово любили друг друга, забыв о существовании окружающего мира и его проблемах. Не было в их сердцах и душах места для чего-нибудь, кроме жажды соединения в пожаре безумных чувств и стремлении отдать себя всего, без остатка, раствориться, распасться на молекулы и никогда не выплывать из чувственного океана.
Потом они лежали молча, Андрей крепко обнимал Катю, опасаясь – и не без повода - что она снова исчезнет из ее жизни.
А Катя вдруг заметила слезы в его глазах.
Только она не спросила – отчего.
Когда он уснул, Катя тихонько ушла, напоследок обернувшись и посмотрев еще раз на любимого.
- Прощай… - прошептала она. Сердце разрывалось, но так было нужно. Ничего не поделать.
Так нужно.
Больше они никогда не увидятся…
Малиновский проснулся и не сразу осознал – где он. Было очень тепло и уютно, под боком моторчиком урчал на все лады здоровый кот, который, когда Рома пошевелился, прервал урчанье и недовольно прищемил распущенными когтями его руку – мол, лежи, не дергайся.
Но Рома дернулся, за что услышал обиженный мяв. Кот отошел в сторону, а когда этот большой, незнакомо пахнущий человек подполз к краю печки, занял его нагретое место и завел свою песню с новой силой.
Было темно, только в окне мерцал голубоватый снег.
Стараясь не задеть немногочисленные предметы мебели, Рома ощупью пробрался к дверям и выглянул сначала в коридор, где натянул на себя валенки и телогрейку, а потом на крыльцо.
Красота открывшегося пейзажа лишила его дара речи - домик Агафьи Тихоновны стоял на окраине (впрочем, условно говоря, почти все дома Ентовой долины можно считать стоящими на окраине, так как располагались они по обе стороны широкой дороги), и за огородом виднелось нестерпимо сияющее под Луной снежное поле. Сама Луна – огромная, как обеденная тарелка, освещала таинственным светом все вокруг, создавая какую-то нереальность происходящего. Вспомнилась «Ночь перед Рождеством» - да уж, вот именно в таком месте нужно встречать Новый год, тогда сказка вернется из детства. Звезды – блестящие и выпуклые слегка моргали, как бы подмигивая Ромке Малиновскому, волею судеб оказавшемуся в этом забытом Богом месте.
Впрочем? Почему – забытом? Как раз это место Бог и не забыл! Ну, подумаешь, здесь не было мобильных телефонов, ну и что? Телевидение было! Четыре компьютера – было! Аборигены могли неделями обходиться без приезжего продуктового магазина, потому что почти все продукты производили сами – ну, там, соль, сахар, спички и иже с ними, конечно, покупали, но остальное…
Даже химией привозной они почти не пользовались: из поколения в поколение передавались рецепты уникальных хозяйственных средств: Ромка сам наблюдал, как его хозяйка мыла посуду – как там, к черту, Ферри! Ее домашнее средство даст фору любой суперновой химии!
Они почти все делали сами. Маленькая община самостоятельно вела хозяйство, и их урожаи заставили бы завыть от зависти всех американских фермеров. И не только.
Но енотовцы, охраняя себя от лишних и пришлых людей, не афишировали свои успехи – а кто просто так заинтересуется деревенькой, затерянной в подмосковных лесах? Которую, к тому же, и найти не так просто – расположена она не на оживленной трассе, к ней еще проехать нужно. Конечно, некоторые проблемы были – дети школьного возраста учились в городской школе-интернате: все-таки, организовать школу в Долине не представлялось возможным из-за малого количества учеников. Молодежь уезжала в город учиться - и возвращались не все, особенно, девушки: выходя замуж, не все решались притащить своих мужей в глухомань; впрочем, некоторые мужья, побывав на родине жены раз, два, десять, ночами начинали тосковать по нецивилизованному раздолью, а некоторые забирали в охапку семью и переезжали в Долину на ПМЖ.
А люди? Простые, отзывчивые, готовые помочь. Ни одного завистливого или неприязненного взгляда не уловил Роман – наоборот, возник небольшой спор – куда его разместить на жительство, предложений был десяток. Все, с кем Малиновский успел познакомиться, обладали потрясающим чувством юмора, пытливым умом, интуитивной чуткостью и… здесь не пили!
Нет, конечно, на столе стояли разнообразные бутылки и графинчики с необыкновенными домашними винами, наливками, водками, даже джином! Но никто не перепивал и не валялись пьяные под заборами, и не слышал Ромка о том, что-то кто-то когда-то уходил в запой…
Богом забытое место? Да нет, Богом благословенное!
В валенках и телогрейке, надетых на почти голое тело (если не считать трусов и футболки), известный московский плейбой и герой светских хроник, вице-президент крупной модной компании, успешный и небедный человек Роман Малиновский стоял ясной морозной ночью на крыльце и думал о том, что хотел бы он наплевать на суетную ненормальную столицу и поселиться здесь…
- Катюш… - в полудреме Андрей протянул руку, но наткнулся на пустоту. Он немедленно вскочил, озираясь: где Катя? Она ведь была? Или только приснилась?
Но смятые простыни, разбросанная одежда и нежная легкость тела красноречиво свидетельствовали о том, что пришествие Кати не было сном. Куда она опять убежала? Андрей прошелся по квартире – нет, не было.
Сердце снова защемило.
Ну да, он, конечно, ожидал, что эта ночь не было возвратом к их безоблачным отношениям. В глубине души он понимал – все вернется на круги своя; просто Кате, как и ему, было уже невыносимо ждать и терпеть мучения разлуки; ведь они всего лишь люди, хотя изо всех сил изображают из себя железные статуи.
Но в глубине души надеялся, что, хотя бы проснутся они вместе и… Да! Он же должен рассказать Кате о беременности Киры! Объяснить, что он тут ни при чем!
Ох, идиот! Ну, почему сразу не сказал? А вдруг кто-нибудь ласковый успеет нашептать ей? На этот раз она ведь не простит!
Андрей даже не поглядел: который час, он схватил телефон и… «… или находится вне зоны действия сети».
- Ладно, утром, - подумал Андрей, - сразу, с самого утра…
Он снова лег, но сон не шел – слишком горячими были воспоминания о неожиданном визите Катеньки…
Катя не спала совсем. Выплакав все слезы, она в тысячу первый раз убеждала себя, что иного выхода - нет. Как бы ни относился Андрей к Кире, но ребенок ни в чем не виноват. У ребенка должен быть отец. И, если Катя скроется, убежит, то… когда-нибудь Жданов ее забудет… Возможно, он никогда не полюбит Киру, но ребенка… Катя была убеждена, что появление на свет его сына или дочери смягчит сердце Андрея и по отношению к Кире. А то, что он полюбит своего малыша - в этом Катя была уверена абсолютно.
И поэтому она должна уйти.
Совсем рано-рано утром Катя приехала в ЗимаЛетто; удивленному Потапкину сказала, что ей нужно в банк – к открытию, а документы – здесь.
У себя в кабинете… собрала оставшиеся свои вещи. Взяла отчеты – оба, пробежалась еще раз глазами по составленной подробно бумаге по текущим делам.
Вздохнула.
Не удержалась – и сходила в президентский кабинет: попрощаться.
Здесь все начиналось – любовь, казавшаяся ей невозможной… счастье, бывшее таким невозможным… и разлука… на всю оставшуюся жизнь…
Однако, Катя все равно была благодарна судьбе, за то, что это – случилось, было, было с ней! И Андрею благодарна, и Ромке – удивительному человеку, который не был тем, кем хотел казаться.
Катя с улыбкой погладила лягушечку, с которой никогда не расставалась… Ромка, Ромка, где же ты застрял?
А Ромка опять не мог даже позвонить – утихшая ночью метель началась снова, да с такой силой, что даже на улицу выйти было страшно. Но только ему – коренные енотовцы спокойно перемещались из дома в дом, только в коридоре долго и шумно топали, стряхивая с себя снег – чтоб не носить в дом сырость.
Ромка с Агафьей Тихоновной, которая велела называть ее бабушкой, сидел за большим круглым столом, неспешно беседуя за жизнь.
- Хороший ты человек, Ромочка, - прищуривая проницательные глаза, говорила бабушка.
- Да какой хороший? – стеснялся Рома, - Так себе… И раньше о себе особо хорошо не думал, а уж когда с вами, с енотовцами познакомился, то и вовсе понял, что я – так, дрянцо столичное. Не зря нас, москалей, не любят.
- Не наговаривай на себя Ромочка, На себя не наговаривай, а пуще – на других людей. Все люди – хорошие, надо только разглядеть в них добро и помочь ему вылупиться. Конечно, у вас там все на бегу, трудно это… Нам проще… Потому у нас плохих-то и нет совсем…
Рома вдруг вспомнил Киру, которая с ним была совсем не стервозной. Ее гадкие черты проскакивали лишь тогда, когда она вспоминала о Жданове, жутко обидевшем ее. Но Жданов, по отношению к Кате был совсем другим… нежным, заботливым и внимательным…
А вот Катя ко всем, казалось, изначально относилась хорошо, она даже Киру жалела и оправдывала…
- Бабушка, но как же мне отсюда выбраться? Очень хорошо у вас, но меня в Москве ждут… Боюсь я, что они дров наломают…
- Ромочка… Длина наша – место не простое, если она держит, значит, должна держать… Друзья твои, значит, сами свои проблемы решить должны, хватит их за ручку водить…
- Но…
- Я знаю – переживаешь… Как за деток, да?
- Ну… что-то в этом роде…
- Я понимаю… Страшно, что глупостей наделают, но детей приходится в жизнь выпускать… Будут у тебя свои детки – поймешь, каково это… Когда хочется поддержать, соломки подстелить, но… должны и сами… и где-то ошибки совершить, и исправить их суметь… Сами. Когда сам ошибки исправляешь, другой раз задумываться начнешь, не так разве?
- Так, конечно, но…
- Ты, Ромочка, не переживай… Все равно раньше времени Долина тебя не выпустит, а уж как выпустит, так с ускорением домой примчишься. И дела важные – те, которые твои, от тебя не денутся никуда, а чужие – без тебя решаться…
- Но это я во всем виноват! – почти закричал Рома.
- Нет, - покачала головой Агафья Тихоновна, - это двое созданы друг для друга. Они все равно нашли бы друг друга. Ты помог им обрести любовь раньше… Вот и все… Но испытания, предназначенные им, никуда от них не денутся…
- Я должен помочь!
- Ты все равно не сможешь. Ты думаешь, что все так просто? Ромочка… Ты никогда не думал о параллельных мирах?
- Что?
- Не думал?
- Ну… не знаю… это же – просто выдумки фантастов…
- Да? – бабушка посмотрела ему в глаза, - А хочешь увидеть?
- Что?
Она поднялась, вышла в соседнюю комнату и вскоре вернулась, неся с собой большой хрустальный шар на подставке.
- Помоги со стола убрать.
Рома вскочил, и, пока он уносил грязную посуду и вытирал стол, бабушка достала, кроме шара, свечи, маленькую коробочку, темно-фиолетовый, почти черный флакон странной формы и темную скатерть.
Скатерть была постелена, посреди стола был водружен шар, в котором отразились волшебным мерцанием зажженные свечи. Перед Ромой Агафья Тихоновна поставила большой металлический бокал, судя по всему, серебряный и очень древний. В бокал была налита мутная жидкость из фиолетовой емкости. Рома, как завороженный, выпил ее без сопротивления.
Этой же жидкостью бабушка натерла ему виски, ноздри, ладони и запястья, дала еще проглотить щепотку белого порошка из коробочки и велела внимательно смотреть внутрь шара, чтоб душа освободилась.
Рома почувствовал, что в нем зажигается жаркий огонь, а потом – как будто множество крабов впились в его тело…
Около десяти Жданов, сходящий с ума от отсутствия Кати, получил от нее смс-ку «Я в банке, еще надо решить срочные дела по НикаМоде. Задержусь». Андрей попытался ей перезвонить, но телефон был уже отключен.
А через час у него в кабинете появился безумно стесняющийся Зорькин.
- Коля? – удивился Андрей, - А-а-а-а… Катя? Где?
- Не знаю… - взгляд Зорькина и вправду был слегка недоумевающим, - она просила передать вот это.
В руках его был объемный пакет, плотно запечатанный сургучом.
- Что это? Откуда ты его взял?
Коля пожал плечами, нахмурился, будто вспоминал что-то:
- Часа полтора назад… Она мне позвонила и сказала, что зайдет. Потом зашла, сунула этот пакет и записку, ничего не объяснила, сказала, что ее ждет машина, разговаривать некогда.
- А записка? Где записка?
- Вот… - Коля достал из кармана лист бумаги и протянул Андрею.
Коля! Возьми этот пакет и пойди с ним к Андрею. Вскройте вдвоем – больше рядом никого не должно быть, кроме Малиновского, если он все-таки приедет. Там, в пакете, все есть.
Глава 39
Андрей трясущимися руками вскрыл пакет. Ясно было, что ничего хорошего там не было – если бы еще Катя не приходила вечером... Она прощалась. Прощалась с ним, с Андреем и со своей любовью.
Дорогие мои! Ситуация сложилась таким образом, что я вынуждена уехать. Здесь, в пакете, лежат отчеты для акционеров – реальный и другой. Все выверено, воспользоваться можно любым. Доверенность на управление НикаМодой написана на имя Коли. Доверенность действительна нп полгода. Есть бланк доверенности с моей подписью, куда можно вписать другого. Но это можно будет сделать опять же - только через полгода. Я надеюсь, что к этому времени ЗимаЛетто выйдет из кризиса. Я предлагаю взять на должность финансового директора Николая – он уникальный специалист, и он знает ситуацию. Здесь, в пакете, в маленьком конвертике ключ от сейфа, где лежат остальные документы для внутреннего пользования и подробные разъяснения - что и как. Там же – письмо для Николая. Андрей, письмо для тебя в зеленом конверте с надписью, естественно, «Жданову». Еще – заявление о моем увольнении. Я очень надеюсь, что у Вас все будет хорошо. Е.В.Пушкарева, 21.02.2006 года
Колька тут же протянул руку:
- Ключ от сейфа. Я пойду прочитаю – что она написала мне. Я ничего не понял.
- Я тоже… - сказал Жданов, отдавая Коле ключ. Сам он надорвал зеленый конверт.
Андрюшенька! Прости меня за то, что я все решила сама. Я знаю – это не совсем правильно, но рядом с тобой я теряю голову и не способна правильно думать. Я решила уехать. Куда – не скажу. Не ищи меня, это бесполезно. Почему? Потому что, очевидно, нам не судьба быть вместе. Теперь дело уже не в ЗимаЛетто, а в твоем ребенке. Что бы там у вас с Кирой не было, ребенок страдать не должен, а ты не должен разрываться между мной и малышом. Прощай. Желаю тебе счастья.
- Да что же это такое? – Жданов кинул листок на стол, - Кто успел рассказать Кате о ребенке? Кира?
Жданов вскочил, намереваясь вытрясти из Киры душу. Какой ребенок? Он вообще не верил в эту чушь! Стопудово – чушь, придуманная лишь для того, чтобы больнее ударить его и Катю. В дверях он столкнулся с Зорькиным:
- Жданов, я ничего не понимаю! Какой ребенок, откуда? Разве ты?..
Андрея остановился:
- Коля! Вы с Катей друзья, возможно, она свяжется с тобой. Постарайся ей объяснить очень важную вещь: даже если Кира и беременна, я к этому не имею НИКАКОГО отношения! У меня ничего не было с Кирой с тех пор, как появилась Катя. Более того – у нас с Кирой ничего не было даже до того, как мы с Катей начали встречаться. Понимаешь?
- Ну-у-у…
- Коля! Скажи – ты мне веришь?
Лицо Андрея выражало отчаянье, а глаза сверкали таким безумством, что ему нельзя было не поверить.
- Да, Андрей. Верю.
- Ты ей скажешь?
- Я скажу! Но мне она тоже не сообщила – где она! Тут, в письме, все, в основном, по делам… ну и – о ребенке. И все! Что делать?
- Пиши заявление о приеме на работу – во-первых. И – выручай, Колька. К нас нет возможности раскачиваться, показ на носу, совет акционеров на носу, ты должен быстро вникнуть…
- Я в курсе почти всех дел… - слегка самодовольно отозвался Зорькин.
- Я это – счастье! Хоть одно радостное известие, честное слово!
Андрей вернулся к своему столу и, позвонив Урядову, распорядился о приема на работу Николая Зорькина. На вопрос – куда делась Екатерина Валерьевна, Жданов рявкнул:
- Заболела! И срочно уехала в санаторий! Путевка горит! Оформите ей отпуск с сегодняшнего дня.
Жданов и Коля посмотрели друг на друга. Коля кивнул: он понял, какой версии следует придерживаться.
Андрей помчался к Кире.
Та была на месте – чуть бледнее, чем обычно, с чуть осунувшимся лицом и тусклыми глазами. В другой момент Андрей, может быть, и пожалел бы ее, но не сейчас. Сейчас ничего, кроме клокочущей ненависти, она не вызывала.
Жданов плотно притворил дверь и встал каменным изваянием, скрестив на груди руки:
- Ну?
- Что?
- Кому уже успела растрепать про беременность?
- А почему твои родители не должны знать о своем будущем внуке?
- Что-о-о-о? – глаза Жданова округлились, - Ты и им сказала?! Ты с ума сошла?!
- Не им, а только Маргарите. Я просила отцу пока ничего не говорить.
- Кира, ты… ты… Я даже не нахожу слов, чтобы адекватно оценить твои поступки… Я… Я… Знаешь что? Убирайся-ка ты отсюда подобру-поздорову, а то, не ровен час, я тебя просто задушу!
- Что-о-о-о?
- То! Ты уволена!
- Ты не можешь меня уволить, я – акционер!
- Из акционеров, к сожалению, не могу. А вот из фирмы – легко! Убирайся вон! И чтоб я тебя больше не видел!
Роме казалось, что его тело излучает нежное сияние, греющее так, как греет солнце. Перед глазами все поплыло, только шар становился все более ярким; постепенно свет, исходящий из шара, заполнил все вокруг и Рома оказался как бы висящим в бесконечно белом пространстве. Через несколько мгновений, а может и – часов, потому что времени он не чувствовал, свет начал сгущаться, превращаясь в обычный интерьер президентского кабинета модной компании ЗимаЛетто, теперь он как бы присутствовал в этом кабинете, только его никто не видел, да и сам он не мог бы объяснить – как именно и в каком месте он находится, будто бы был он самим воздухом.
И перед ним развернулись иные миры (или сам он в миры попал?)
Везде главными героями были они: он сам, Андрей, Катя и Кира. И везде Катя и Андрей любили друг друга. Они приходили к этой любви по-разному: чаще первой влюблялась Катя, иногда – Андрей, иногда чувства появлялись спонтанно. Изредка им помогали Рома, Юлиана, даже Воропаев, изредка Жданов сам умудрялся увидеть в Кате свою женщину, но чаще всего Рома выступал в роли «Сирано» - только крайне гнусного и противного. Он толкал Андрея на мерзкие поступки и не понимал его проснувшихся чувств. Он писал отвратительную «Инструкцию по совращению Пушкаревой», наполненную гадостными уничижительными эпитетами в адрес Кати, которая, конечно же, попадала Кате в руки и выжигала душу этой нежной трогательной девочке. После этого – достаточно редко – Андрей находил в себе силы признаться Кате в своем подлом поступке и вымолить прощение, но чаще – да, что там – чаще! Почти всегда – Катя сбегала от Андрея и снова друг к другу они шли долгими и мучительными путями… Иногда по много лет.
Но любовь побеждала все – и, в конце концов, они все-таки находили друг и друга, и их любовь расцветала волшебным солнечным цветком, грея всех окружающих.
Вот только Рома понял, что без трудной дороги все могло бы быть и по-другому. Они должны были полной мерой хлебнуть горя, чтоб их пуд соли был съеден сразу, а не рассыпался щепотками и кучками то здесь, то там…
Рома очнулся от дикой головной боли и страшной сухости во рту. Он попытался подняться с диванчика, на котором очутился каким-то неведомым образом, но не смог – болели мышцы, кости, кожа…
К нему протянулась рука с бокалом:
- Выпей…
Кряхтя, Ромка приподнялся на локте и жадно проглотил терпкую жидкость, похожую по вкусу на вино с медом. Голова сразу перестала болеть, телу стало легче. Он смог сесть.
- А… можно еще попить?
- Конечно…
В его руках оказался второй бокал, который он осушил уже не залпом, а медленно, смакуя каждый глоток.
Вот теперь он полностью пришел в себя.
- Что это было? – спросил он у мягко улыбающейся Агафьи Тихоновны.
- Ваша история. Такая, какая она могла бы быть в этом мире, если бы твой друг согласился на соблазнение Кати.
- Но… я там был… такой… - Рома поморщился, - Выходит, Андрей спас меня от себя?
- Точнее – от гадкого в тебе. Отказ Андрея помог тебе стать настоящим. Помнишь, что я говорила о том, что плохих людей не бывает.
Рома кивнул, вознося в душе хвалу Господу за то, что тот наделил Жданова благородством и честью.
- И что теперь?
- Теперь ты знаешь, что они все равно будут вместе. Только… твое вмешательство уберегло их от сомнений в чувствах друг друга, но породило новые проблемы. Возможно, тебе придется решать задачи, к которым ты еще не готов… Что ж… Это будет и твое взросление. Тебе, Ромочка, тоже пора задуматься о своей жизни.
- Задуматься… о чем? – настороженно спросил Рома.
- О плате за свои поступки. О чувстве ответственности.
- Я не понял…
- Поймешь. И очень скоро. Очень скоро перед тобой встанет проблема, любое решение которой станет для тебя злом. И меньшего зла там не будет.
- Бабушка, вы меня пугаете!
- Не бойся. Принимать решения – не страшно. Страшно – плыть по течению неизвестно куда. Ты – мальчик умненький, тебе понравится быть взрослым… А теперь – выпей еще, - и она протянула Роме третий кубок. На этот раз напиток был игристый – как шампанское, а на вкус напоминал леденцы-барбариски.
- Все? – спросила Агафья Тихоновна, - Ну, тогда собирайся в дорогу, Ромочка.
- Как? Механик приехал?
- Не только приехал, но и починил твою машину. А мужчины убрали дерево, перегородившее дорогу. Теперь ты можешь ехать.
Ромка порывисто шагнул к бабушке, взял ее руки в свои, наклонился и поцеловал морщинистые запястья:
- Спасибо Вам! За помощь, за приют… И за науку…
- Ступай, Ромочка… Если тебе понадобится наша помощь – жители Долины всегда рады будут видеть тебя. Или приезжай просто так…
- Вас трудно найти!
- Да… Но чистому сердцем путь откроется…
Ранним утром Рома уже подъезжал к дому.
Смертельно уставший, он прилег чуть вздремнуть и проспал до полудня.
Все произошедшее казалось ему сном, но часы уверенно сообщали о том, что прошла неделя и наступила среда, 22 февраля. И через два дня будет показ, от которого, во многом, зависит дальнейшая судьба ЗимаЛетто, а через три – Совет Акционеров, на котором снова будет решаться вопрос о президенте компании…
_________________ Все будет. Но не сразу...
|